Пристав обмакнул перо и вывел: «Выдана сия бумага Савве… – подумал и дописал: – Собакину». Отец всплеснул руками: «Какой он Собакин?! Я крещен Яковом, значит, сын мой – Яковлев!» Пристав оторвался от бумаги и вперил в старика тяжелый взгляд: «Сам сказал – собачий сын. Я только покрасивше записал, переписывать не стану. А в столицу ехать он волен. По новому указу императрицы Елизаветы Петровны нельзя чинить запретов торговым людям. Лучше дай ему родительское благословение».

Яков охнул и неуклюже перекрестил сына: «Бог с тобой, Савка! Не пропади только в столице!» Савка облобызал родителя и, схватив бумагу, выбежал во двор. Пристав поднялся: «И ты иди домой, Яков!» Но тот вдруг беспомощно всхлипнул, ощупывая пояс: «Савка, собачий сын! Полтину у меня стянул!..» Тут пристав и расхохотался: «Ну, точно не пропадет твой Собакин!»

В далеком городе-столице Санкт-Петербурге императрица Елизавета Петровна пребывала не в духе. Выкушала всего пару чашек чаю на балконе, завешенном расшитым тюлем – и от солнышка, и от чужого глаза. Третью чашку и в ручку не взяла. А все оттого, что вечор слушала новых певчих, привезенных с Малороссии, да всех забраковала. А уж так хотелось новый голос услышать – любит государыня певческое искусство…

«Све-жа-я те-ля-тин-ка-а-а!» – донеслось вдруг с улицы. Елизавета вскочила, опрокинув стол. Напев-то какой – свежий, сладенький. А на улице опять: «Све-жа-я те-ля-тин-ка!» Государыня обернулась к придворным: «Привести певуна!»

И вот он стоит пред очами императорскими – высок, строен, молод. В сильных руках – лоток, полный свежего парного мяса.

– А ну, спой еще!

От приказа императрицы Савка соловьем залился. Елизавета сама ему подпела. «Сколь хорош голос! – молвила. – Пусть гофмаршал возьмет певуна в поставщики припасов для моей кухни. А ты, певун, станешь каждое утро у меня под балконом свою телятинку расхваливать!»

И вот уж через месяц стал Савка Саввой Яковлевичем. Телятинку теперь не на лотке приносил – возом возил на царскую кухню. Важные вельможи, желая угодить государыне, ему заказы делали. Денежки в карман рекой потекли. К 1760 году записался Савва Собакин в почетное купечество, а потом заплатил «комиссию в казну» да и взял на откуп таможню в Риге. На том и свой первый миллион сколотил.

Перенявший трон своей тетушки Елизаветы император Петр III пожаловал Савву Собакина грамотой на потомственное дворянство, да вот незадача – неожиданно богу душу отдал. На троне воцарилась всемилостивейшая Екатерина II. Пришлось и к ней подход искать. Подоспел случай – маскарад во дворце. Надел Савка шелковую рубаху, взял свой старый лоток, положил на него золотую брошь в виде прелестной коровки. Улучил момент, подошел к Екатерине, разодетой в костюм богини справедливости, да и затянул свою песню: «Свежая телятинка!» Екатерина взглянула – красавец статный, очи блещут – да и прошептала: «Охоч до свеженького?» – «С превеликим нетерпением!» – ответствовал Савка. «Вот и яви оное!» – разрешила императрица и потянула красавца в боковой будуар.

Через час, оправив юбки, богиня справедливости кликнула обер-секретаря: «Отблагодари моего вернейшего подданного Савву за особые заслуги!» Так Савва Собакин получил бумаги на петербургский питейный откуп.

В 1774 году в честь Кючук-Кайнарджийского мира с Турцией повелела государыня во всех петербургских кабаках три дня водку раздавать бесплатно. «А ты, Собакин, мне потом счет представь! – сказала. – Казна выплатит!»

Савва и представил, даже количество бочек выпитых указал. Да, как на грех, счет ко всесильному Бецкому попал, а тот – старик ученый да въедливый. Снарядил следственную комиссию. Та в тупик встала – на всех столичных складах не найдешь столько бочек, что написал Савва.

Притащили горе-откупщика к Екатерине. Та руками всплеснула: «Конечно, я знаю: в этой дикой стране все воруют! Но чтоб попасться так глупо?! Неужто нельзя было заранее бочки счесть?» Савка пал в ноги: «Прости, матушка! Приказчик счета пишет, небось напутал… А я неграмотный, цифири не понимаю!» Да как ткнется Екатерине в необъятные юбки. Ну та и сомлела. «Отправляйся на полгодика от греха подальше в Москву! – говорит. – Там отсидишься. А чтоб позору не было, именуйся отныне по отчеству – Яковлевым».

В Москве у Савки как раз дальний родственник помер. Ну он и объявил: преставился купец Савва Собакин, а все его наследство на потомственного дворянина Савву Яковлева переписано. Покойника, как положено, нарядили в лучшие одежды, «наследник» даже положил ему в карман часы дорогущие – золотой заморский брегет. Пускай все видят щедроты наследнические. В церкви на отпевании Яковлев у гроба замешкался. Церковный староста подбежал – может, чем помочь – да и ахнул: потомственный дворянин в карман золотые часы засовывает. Не стерпело, видать, сердце, – стащил Савва сам у «себя» брегет. Да только часы, видно, обиделись и ходить перестали.

Впрочем, Савва не задержался в Москве, ведь главные денежки-то всегда в столице трутся. Так что Яковлев вернулся в Петербург, поступил под крыло самого светлейшего князя Потемкина – начал поставлять мясо в армию. И вот светлейший князь уже вертит в руке счет на оплату поставок мясной провизии, представленный «почетным поставщиком Ея императорского Двора Саввой Яковлевичем Яковлевым». Счет громаднейший – 500 тысяч рублей. Сам Яковлев переминается с ноги на ногу перед столом светлейшего, опасаясь, подпишет тот или нет.