— Выпить, что ли, еще одну? — сказал Бейнз. — В чаше радость и веселье, — упавшим голосом проговорил он, глядя, как темная горьковатая жидкость льется из носика. — Может, хочешь лимонаду, Фил?

— Простите меня, Бейнз, не сердитесь.

— Ты не виноват, Фил. Я подумал, что это ее голос. Она всюду пролезет. — Он выловил из чашки две чаинки и положил их себе на левую руку с тыльной стороны — одна была тонкая, размокшая, другая — твердый черенок. Он хлопнул по ним правой рукой: — Нынче, — и черенок пристал к ладони, — завтра, в среду, четверг, пятницу, субботу, воскресенье, — но чаинка не сходила с руки и, подсыхая под его шлепками, держалась с упорством, которого трудно было ожидать от нее. — Она сильнее — победила, — сказал Бейнз.

Он встал, заплатил по счету, и они вышли на улицу. Бейнз сказал:

— Я не прошу тебя говорить неправду. Но ты не рассказывай миссис Бейнз, что встретил нас здесь.

— Конечно, не скажу, — ответил Филип и добавил тоном сэра Хьюберта Рида: — Я понимаю, Бейнз. — Но он ничего не понимал; он плутал в темноте, окружающей взрослых людей.

— Я, конечно, сглупил, — сказал Бейнз, — слишком близко от дома, но мне и подумать об этом было некогда. Я не мог не повидать ее.

— Конечно, Бейнз.

— Времени у меня впереди мало, — сказал Бейнз. — Я ведь не молод. Должен я был узнать, как она там — жива ли, здорова.

— Конечно, Бейнз.

— Миссис Бейнз все у тебя выведает, если сможет.

— Положитесь на меня, Бейнз, — сказал Филип голосом Рида — сухим, солидным, и вдруг: — Тише! Она смотрит в окно. — И действительно, она выглядывала из-за кружевных занавесок в подвальном окне, соображая, где они были. — Мы не пойдем домой, Бейнз? — спросил Филип, чувствуя холодную тяжесть в желудке, как бывает, когда объешься пудинга; он вцепился в Бейнза.

— Тише, — вполголоса сказал Бейнз. — Тише.

— Но мы не пойдем домой, Бейнз? Еще рано. Погуляем в парке.

— Нет, не стоит.

— Я боюсь, Бейнз.

— Нечего тебе бояться, — сказал Бейнз. — Никто тебя не тронет. Беги прямо в детскую. А я пойду со двора и поговорю с миссис Бейнз. — Но он сам остановился в нерешительности у каменных ступенек, ведущих вниз, во двор, притворяясь, будто не видит, как она выглядывает из-за кружевных занавесок. — Быстрее, Фил, через парадную дверь и наверх.

Филип не задержался в холле; он побежал к лестнице, скользя с разбегу по паркету, натертому миссис Бейнз. В открытую дверь гостиной на втором этаже он увидел стулья в чехлах; фарфоровые часы на камине и те были прикрыты чем-то, точно клетка с канарейкой; когда он пробегал мимо них, они вдруг стали бить, таинственно, приглушенно. На столе в детской был накрыт ужин: стакан молока, бутерброд с маслом, сладкое печенье и маленький кусок пудинга без взбитых сливок. Есть ему не хотелось; он прислушивался, не идет ли миссис Бейнз, не донесутся ли сюда голоса, но комната в подвале держала свои секреты при себе; зеленая дверь выключала тот мир. Он выпил молока с печеньем, не притронувшись к остальному, и вскоре услышал на лестнице тихие, но твердые шаги миссис Бейнз: она была хорошая прислуга и ступала тихо; она была решительная женщина, и поступь у нее была твердая.

Но она вошла не злая; она отворила дверь в его спальню и подобострастно заговорила:

— Ну как, приятно погуляли, мистер Филип? — Потом опустила занавески, положила ему на кровать пижаму и вернулась убрать посуду со стола. — Хорошо, что Бейнз нашел вас. Ваша мама была бы недовольна, что вы гуляете один. — Она оглядела поднос. — Что-то вы плохо покушали, мистер Филип. Аппетита не было? Съели бы пудинг, он вкусный. Сейчас я принесу к нему джема.

— Нет, нет, спасибо, миссис Бейнз, — сказал Филип.

— Вам надо побольше кушать, — сказала миссис Бейнз. Она повела носом, принюхиваясь к чему-то, как собака. — Мистер Филип, это не вы взяли у меня коробочки из корзинки?

— Нет, — сказал Филип.

— Ну конечно, зачем они вам. Я просто хотела проверить. — Она положила руку ему на плечо, и вдруг ее пальцы метнулись к лацкану его куртки, она сняла оттуда крошку розовой глазури. — Ай-яй-яй, мистер Филип, — сказала она. — Вот почему у вас плохой аппетит. Пирожные покупаете? Разве вам на это дают карманные деньги?

— Я не покупал пирожных, — сказал Филип. — Ничего я не покупал.

Она лизнула крошку кончиком языка.

— Не лгите, мистер Филип. Ваш папа этого не терпит, и я не потерплю.

— Не покупал я, не покупал! — сказал Филип. — Они меня сами угостили. То есть Бейнз угостил, — но она так и ухватилась за слово «они». Вот и достигла, чего хотела; это стало ясно ему, хоть он и не знал, что ей было надо. Филипа охватила злоба, тоска и разочарование в самом себе, потому что он не смог сохранить секрет Бейнза. Бейнз не имел права полагаться на него; взрослые должны сами хранить свои секреты. И вот надо же! Миссис Бейнз немедленно доверила ему еще один: