— Отец считал, что это временно, — чуть виновато сказал Юсуф. — Нужно привлечь как можно больше туристов, ведь в стране — тысяча двести километров великолепных пляжей. А стена — чтобы не раздражать народ. Нравы у нас очень традиционные, жесткое законодательство. Но за стеной как бы все это не действует. Раньше казино и бордели размещались в старом городе. Подпольно. Полиция устраивала облавы, иностранцы попадали за решетку. Согласитесь, многие едут в отпуск не только для того, чтобы загорать. Было очень много проблем. Теперь их нет. Власти согласились, что за стеной — другие правила. Отец сумел их убедить. Но преступность, воровство — в курортной зоне с этим покончено. Отец организовал собственную службу безопасности…

Ну конечно: если мафия берется навести порядок, она всегда добивается своего. Гораздо эффективнее полиции.

— Конечно, многим не нравится такое положение дел. — Юсуф сделал выразительное лицо. — Знаете, как горожане называют курортную зону?

— И как же?

— Шармуда, — ответил с кривой, смущенной улыбкой. — В переводе на русский… м-мм… женский половой орган.

Я деликатно промолчал, соглашаясь с мнением горожан.

Особняк Курбана-младшего стоял в дальнем углу Шар-муды, в самом живописном ее месте. Округлый, утиным носом, полуостров выдается далеко в море. С берегом его связывает узкая полоса суши — апельсиновая роща. С другой стороны полуострова — маленькая бухта, частное владение. Как на ладони — залив и город. Дом: вилла в стиле модерн, три этажа, никакого мавританства. Ухоженное, неброское с виду, типично европейское здание. Мы шли по вьющейся, выложенной разноцветной фигурной плиткой дорожке среди старых апельсиновых деревьев. Слева и справа просвечивало море. Пахло ботаническим садом, свистели птицы, невидимые в ветвях. Под ногами лежала густая, маслянистая тень, похожая на разлитую воду. Юсуф сорвал огромный зрелый апельсин, протянул Машке:

— Кушай, пожалуйста.

— Хорошо здесь! — сказала Таня, взяв меня под руку. — Хочется верить, что все кончилось. Я уже начинала сходить с ума.

— Все кончилось, — уверенным эхом тотчас отозвался Юсуф. — Теперь я лично буду заботиться о том, чтобы у вас все было в порядке. Дом вам понравится. Это ведь наполовину музей.

— В каком смысле? — спросил я, подумав о музее клана Курбан. Мафия — это тоже история. Спросите Марио Пьюзо.

— Виллу построил в 1922 году миллиардер Джордж Себастиан. Он же разбил здесь сад. На этой вилле гостили Клее, Сартр, Камю и даже сам Уинстон Черчилль. В холле вы увидите его фото с автографом. После войны здесь размещалась резиденция для почетных гостей. Когда в 1956-м началась революция, дом очень пострадал. Был сильный пожар, погибли великолепная библиотека, картины. Единственное, что сохранилось в полной неприкосновенности, — кровать, на которой спал Черчилль. Если пожелаете, вы тоже можете на ней спать.

— Спасибо, нам бы чего попроще, — усмехнулся я. — Еще сны будут сниться плохие. Ялтинская конференция. Или Тегеранская.

Юсуф вежливо улыбнулся:

— На вилле четыре спальни. Можете выбрать себе любую.

— А что было после пожара? — полюбопытствовала жена.

— Около двадцати лет не было ничего. Потом компания «Мелиа» получила подряд на реконструкцию пляжей. На собственные средства отец восстановил виллу. А затем выкупил ее у государства. Связался с наследниками Себастиана, они прислали ему все материалы. Теперь внутри и снаружи все выглядит точно так же, как восемьдесят лет назад. Но сам он жил не здесь. Его собственный дом — на другом краю бухты. Отсюда не видно. А вот и Жан-Эдерн!

Навстречу нам, чуть прихрамывая, вышел невысокий грузный мужчина. Дочерна загорелый, в расстегнутой до середины груди пестрой и старомодной рубахе баттон-даун, в джинсовых шортах. Седая щетина на темном скуластом лице, полированный солнцем выпуклый лоб, сухие мускулистые руки. Птичий, горбатый нос. Насмешливые синие глаза — быстрый, умный, цепкий взгляд чуть исподлобья. Спортивный, крепкий старик. Шрам на правой брови мог выдавать бывшего боксера. Пенковая трубка в зубах. Без слов обнял Юсуфа, похлопал по спине, что-то сказал на ухо. Я расслышал только одно слово — gredines.

— Позвольте представить: Жан-Эдерн Вальмон. Близкий друг отца и директор городской картинной галереи. Галерея — это бывшая частная коллекция Джорджа Себастиана, она не беднее Лувра. Только поменьше размерами. Кроме того, Жан-Эдерн — историк, поэт и гурман. Он любезно согласился быть вашим гидом и заботиться о вас.

— С огромным удоволствием, — улыбнулся Жан-Эдерн.

— Его бабушка — урожденная графиня Ростопчина, — объяснила Ариадна Ильинична, до сих пор хранившая молчание.

— Мы вас покинем, господа, — сказал Юсуф. — Нужно готовиться к похоронам. Надеюсь, еще увидимся. Всего доброго! И еще раз извините.

— До свидания! — Ариадна Ильинична протянула мне руку.

Мы распрощались.

— Идемте. — Жан-Эдерн все-таки перешел на английский. — Мне уже рассказали о ваших несчастьях. Очень сочувствую. Ари (он сделал ударение на последнем слоге), как всегда, витает в облаках. Вас нужно было тщательно проинструктировать. Ну, ее можно понять, она ни разу не имела дела с местной полицией и таможней.

— Что за инструкции? — Таня напряглась.

— Например, таможенникам принято давать взятки.

— За что? — возмутился я.

— Ни за что. Символическая плата. Десять-двадцать долларов кладутся в паспорт. Уж если вы везли водку, это надо было сделать обязательно. Когда они видят, что человек способен платить, но не платит, садятся ему на голову. Тем более ваш компьютер. С компьютерами путешествуют обеспеченные люди. Ведь вы не американцы, не немцы, даже не французы. К русским в последнее время здесь относятся неважно. Хотя русские в свое время сделали для страны больше, чем кто бы то ни было. Сейчас другая политика, ваших уже не любят. Ну да Бог с ним. Теперь запомните: никогда не подавайте милостыню. Здесь все нищие — жулики и воры.