— Рукопашный бой, конечно, не самое главное. — Томас закурил сам и протянул сигарету мне. — На самом деле Вонг замечательно проводит специальные акции. Эти люди прибыли из Иордании, Боснии, Малайзии, Туниса… Они пройдут здесь тренировочный курс и вернутся на родину, чтобы продолжать борьбу.

— А остальные? — полюбопытствовал я.

— Большинство из них совсем скоро встанут в строй. К сожалению, времени у нас очень мало.

— Генерал Дустум?

— И он тоже. Правительственные войска дезертировали, разбежались. Но многие встали на сторону генерала. И янки будут снабжать их оружием. Так что нам предстоит серьезное испытание.

— Неужели вы всерьез собираетесь противостоять регулярным войскам? — заметил я скептически. — Ваши люди, наверное, и стрелять толком не умеют…

— Не беспокойтесь за наших людей. — Томас швырнул окурок в песок и раздавил его тяжелым армейским ботинком. Начищенным и блестящим. — Хвала Аллаху, у нас есть нечто посильнее автоматов и танков.

— Неужели бомба? — осторожно, даже не рассчитывая на ответ, предположил я.

— Это для американского президента нет ничего сильнее бомбы. Если он хоть во что-нибудь верит, так это в нее, — отрезал Томас.

Еще некоторое время мы наблюдали за тренировкой муджахидов. Им дали человек десять манекенов — местных, видимо, на которых неумело отрабатывались удары. Те безучастно валились на землю от каждого прикосновения кулака. Покрытые синяками и ссадинами, вывалянные в пыли, перепачканные кровью… Одного из них уже оттащили в сторону — к трупам, другие еще кое-как держались. Судя по всему, их силы были на исходе. От вида крови, от беззащитности жертв муджахиды зверели, били упавших ногами в лицо, топтали. Вдоволь натешившись, они по приказу китайца вынули ножи и перерезали горло тем манекенам, кто еще жил. «Аллаху акбар! — взревели хором и взметнули над собой их отрезанные головы, забрызгивая кровью одежду. — Аллаху акбар!! Аллаху акбар!!!»

— Пойдемте отсюда, — попросил я Томаса. — Пожалуйста, пойдемте. Меня сейчас вырвет.

— Скоро вы увидите и другую сторону медали, — ответил он спокойно и зашагал по направлению к лагерю упругой, легкой походкой человека, очень по-американски уверенного в себе.

В тот же день, ближе к вечеру, я увидел ее, другую сторону. Весь лагерь погрузился в несколько грузовиков, мы тоже. Машины тронулись, урча натужно моторами и поднимая тучи пыли. Спустя полчаса оказались в уютной каменистой долине, надежно спрятанной среди обрывистых высоких барханов. Долина напоминала ровное футбольное поле, только чуть поуже и подлиннее, метров на сто. Она заканчивалась огромным и плоским куском скальной породы, стеной, покрытой густой копотью. Пахло гарью, бензином, обгоревшим металлом. Какое-то мрачное настроение царило в этой долине, что-то нехорошее в ней было, пугающее. Мне стало не по себе, я поежился, хотя было еще очень жарко. Градом лил пот, холодный. Томас был спокоен и строг, как священник.

Муджахиды высыпали из грузовиков, построились у скалы рядами. Подкатил старенький, раздолбанный «форд», из которого вылез мулла в сопровождении стройного, глазастого и вихрастого юноши. Я заметил: все были вооружены, за плечами болтались «Калашниковы». Ожидался, видимо, какой-то особенный ритуал. Мулла и юнец прошли сквозь толпу к стене, перед ними почтительно расступались. Странно торжественное царило настроение. Взяв в правую руку автомат, мулла начал говорить. Взвешенно, уверенно, подчеркивая каждое слово. Гулкое эхо разносило и умножало его хриплые гортанные фразы. Юноша жался к камню. Он мне даже нравился: тонкие черты, огромные миндалевидные глаза чуть навыкате. Очень светлую, белую почти кожу лица обрамляют живописные иссиня-черные крупные локоны. Ему бы в кино сниматься… На фоне грубых, темно-коричневых, кое-как, наскоро, вытесанных природой бородатых крестьянских физиономий он смотрелся принцем из восточной сказки. Хрупкий, изящный, грациозный. Зачем его сюда привели?

Молитва шла своим чередом: раскрытые ладони перед лицом, земные поклоны, потом поклоны еще и еще. Блестящие новенькие автоматы придавали всему этому воинственный и грозный, недобрый оттенок. Затем мулла подозвал юношу, с трудом отлепившегося от стены. Тот вышел к толпе, утер ладонью мокрый лоб, отбросил кудри с лица, крутнув головой, и заговорил. Высоким, ломким, чуть надтреснутым голосом подростка. По-моему, он был совсем еще ребенок, лет, может, шестнадцати-семнадцати. Говорил робко, заикаясь, давился словами. Муджахиды загробно молчали.

— Что он говорит? — спросил я у Томаса.

— Он говорит, что Аллах велик и всякая живая тварь трепещет перед ним. О том, как прекрасно быть мусульманским воином-шахидом и отдать свою жизнь во имя веры. Как прекрасен рай, где наслаждаются в лучах божественной славы души праведников и шахидов Аллаха. И как хочется ему самому принять поскорее венец шуади и перенестись в духовные сферы, в сады вечного блаженства.

По-моему, парень не очень-то верил в то, что говорил. Чувствовался страх в его напыщенной речи. По интонациям можно было ощутить этот страх. Когда он закончил, мулла достал Коран и протянул его юноше, крепко держа в обеих руках. Тот опустился на колени, смиренно нагнул голову, поцеловал книгу. «Бисмилла ар-Рахмон ар-Рахим!» — выкрикнул мулла, и муджахиды ревом подхватили: «Бисмилла ар-Рахмон ар-Рахим!»

— Во имя Аллаха милостивого, милосердного! — шепнул мне Томас.

Десятки автоматов взлетели ввысь, загремела беспорядочная канонада. Затем мулла сделал жест рукой, веля пальбе прекратиться. Снял с плеча свой автомат, протянул юноше. Он снова встал на колени, припал к оружию долгим поцелуем. Мулла бросил в толпу несколько торжественных фраз. Приняв автомат, парень резко передернул затвор, поднял оружие над головой и что-то закричал, а затем дал очередь. И снова толпа подхватила выкрик, снова грохнули залпы.