— Вернее, лорда-отведывателя королевских блюд, — усмехнулся он одними губами.

— Вот-вот. А во-вторых, придумайте что-нибудь со связью! Вы же не первый год летаете.

— Летаю-то я все свои тридцать четыре года, меня на корабль новорожденным погрузили… Впрочем, это не важно. Вы хоть договорились о том, как дублировать связь с сусанинской группой?

— Ракеты…

Он склонил голову к плечу, заглядывая в иллюминатор. Ни одной луны, только брюхо грозовой тучи, втиснувшейся между башнями. Казалось, она слилась с громадой лабиринта специально для того, чтобы отгородить долину от всего мира.

— При такой видимости… До вертолета километров пять-шесть? Ну, пальните для очистки совести.

Она побежала в тамбурную, схватила из шкафчика ракетницу, которая всегда была наготове, проверила — красные — и одну за другой всадила все шестнадцать ракет в набухшее водой темно-лиловое одеяло. Две из них таки попали в верхушки каменных глыб, отскочили, брызнули бесполезным алым фейерверком, не испугав даже тапиров, залегших прямо под дюзовыми кольцами «Дункана» переждать надвигающийся дождь.

Она вернулась, заглянув по дороге в медотсек; на пульте Гиппократа светились три прямоугольника: один желтый — состояние средней тяжести и два изумрудных — удовлетворительно. Оба скоча, просунув манипуляторы под полог палаток, умело массировали омертвелые от веревок ноги разведчиков.

— Что?.. — спросила она шепотом.

— Нарушение водного баланса, — так же шепотом ответил Вафель. — Незначительное истощение. Множественные вывихи. Общий бронхосиндром. Ничего существенного.

В памяти мелькнула машина, догорающая на дне ущелья, нервный тик, пробегающий по лицу Гюрга, — понавидались скочи на своем служебном веку.

— А что с тем, которого нет в медотсеке?

— Кровоизлияние в мозг. Реанимация исключена. Поздно.

И — совсем тихо:

— Где он?

— В «черном трюме».

А она даже не знала, что такой существует!

Она скорбно, даже как-то по-старушечьи покивала — совсем не знала, Что говорить в таких случаях. Вернулась в рубку.

— Отстрелялась. Две мимо, остальные над самым массивом — может, в разрыве между туч… — Она и сама понимала, что — бесполезно. А что же тогда остается? Послать скоча обратно через гряду, на восток, чтобы обошел подземный лабиринт и спустился к тому, где заблудились вертолетчики?

— И это какой-то шанс, но ведь они могли и переместиться. Если бы скочем можно было управлять хотя бы со спутника — но для этого нужно ждать рассвета. Ночью связи нет, как видите.

Варвара понимала, что все логично: зачем посылать одного из такой необходимой пары всемогущих роботов, и притом туда — не знаю куда.

— Да поймите же, Вуковуд, не могу я сидеть вот так, сложа руки! И на них могут напасть, а там не развернуться, чартары ведь чуть не вдвое миниатюрнее… Да и Рамболту вашему каждую минуту может стать хуже!

Что это я — «вашему»? Все они тут теперь мои… Она подняла на него глаза — прямо, только прямо:

— Да мне просто страшно, Вуковуд…

Он тянул чай, держа кружку обеими ладонями, как медвежонок. Собственно, ему и отвечать было нечего, он просто не засыпал, хотя ему-то это надо было больше всех лекарств, потому что иначе она осталась бы одна со всеми своими страхами.

— А что вы все зовете меня Вуковудом? — неожиданно спросил он.

— Привыкла. На Степухе ведь о вас легенды ходят.

— Где, где?

— На Тамерлане, — поправилась девушка. Одна бровь удивленно приподнялась — словно на то, чтобы поднять обе, у него не хватило сил:

— И какой же момент моей биографии показался обитателям Тамерланы столь легендарным?

— Ишь как скромно, — проговорила Варвара, присаживаясь на пол у его ног и дотягиваясь до второй кружки с чаем. — У вас что, вся жизнь состояла из таких пламенно-дымящихся эпизодов вроде шашлыка на шампуре? На Тамерлане рассказывали про то, как вы обуздывали Золотые Ворота. А что, было еще что-то героическое?

— Это вы молодец, что не даете мне заснуть… Вроде маленького козленка, который бодается тупыми рожками… Героического вообще-то было мало, вот как здесь, — больше всяких несуразиц… Безвыходных лабиринтов.

— Безвыходных лабиринтов не бывает, — твердо сказала Варвара. — Потому что тогда они называются по-другому.

— Так и вообще не бывает ничего безвыходного. Так говорят, когда имеется ограниченное число решений и каждое — хуже некуда. Так и у меня с самого начала и до сего момента.