– Ты знаешь ее адрес? – мои брови поползли вверх.

– Он был записан в его книжке.

– Крайне неосторожно с Мишкиной стороны. И неумно, – вынесла я свой вердикт.

– Он не виноват. Это я залезла в его книжку и нашла там и адрес, и телефон. Даже два адреса. Наверное, по одному она прописана, по-другому – проживает. Как многие.

Я подумала, что Динка стала самой настоящей подозрительной женой со всеми вытекающими признаками и атрибутами: слежкой, проверкой карманов и штудированием записных книжек. Меня сия чаша миновала. И, наверное, к счастью, потому что я не представляю себе такую унизительную жизнь: сидеть и гадать – куда подевался мой муж и когда он придет, и придет ли вообще. Я всегда мечтала о человеке, с которым я буду настроена на одну волну и которому мне ничего не придется объяснять; нам это просто будет не нужно. И уж он-то точно никуда не слиняет и не уйдет, потому что он будет дорожить мной. А я им. И разве это глупые несбыточные мечты? Мне кажется, что на меньшее соглашаться и не стоит, иначе твоя жизнь незаметно превратится в один сплошной компромисс без всякой надежды на семейное счастье и взаимную любовь…

Я усмехнулась про себя. Маргарита! Тебе уже скоро тридцать, а ты все мечтаешь о счастливой любви? Да и есть ли она? Может быть, это самый большой миф, созданный человечеством? А на самом деле под любовью подразумевают теплоту, нежность, дружбу, привязанность, привычку…

– О чем ты думаешь? – внезапно спросила Динка.

Я покачала головой.

– О разных глупостях.

– Поделись.

Я тихо рассмеялась.

– О любви.

– Это не глупость, – с расстановкой произнесла Динка. – Это самое большое счастье, какое только может выпасть на долю человека. Если бы Игорь не ушел, я бы считала себя самой счастливой женщиной в мире.

– Зачем говорить о том, чего уже нет.

– Ты права. Звони!

– Можно хотя бы картошку поесть?

– Потом будет поздно. И так уже половина одиннадцатого.

– Давай отложим звонок на завтра.

– Звони!

Анна Ермолаева к телефону не подходила и упорно игнорировала мои звонки.

– Нет дома человека, – и я потрясла трубкой.

– Куда-то уехали, – не сдавалась Динка. – Прячутся ото всех и трахаются до потери пульса.

И тут Динка заплакала. Она плакала по-детски неумело, размазывая слезы по щекам, всхлипывая и тоненько подвывая.

– Тише! Детей разбудишь.

– А мне уже все равно… – всхлипывала Динка.

– Ладно. Я поеду к Анне и разберусь с ней. Если она, конечно, дома.

– Я с тобой, – откликнулась подруга.

– Мне кажется, это уже лишнее. Дети проснутся, а тебя – нет.

– Мы быстро приедем обратно. А спят они крепко, их из пушки не разбудишь.

– Тогда одевайся быстро, и поехали.

На улице было холодно. Мой старый полушубок из рыжей лисы уже не грел, и я потерла щеки руками. Динка шла рядом, опустив голову, как будто бы считая про себя шаги. Небо было черно-беззвездным. То там, то здесь в окнах вспыхивал свет от елочных гирлянд, а я подумала, что все люди сидят и празднуют второй день января, а мы плетемся непонятно куда и непонятно зачем. Но сказать так, значит, смертельно обидеть Динку.

В машине я включила печку и посмотрела на Динку. Она сидела, полностью погруженная в свои мысли, и никак не реагировала на окружающую обстановку.

Я не выдержала.

– Дин! – дотронулась я до ее руки.

– А? – Динка вскинула голову, и такая боль была в ее взгляде, что я резко рванула рычаг передач на себя. Кто бы ни была эта Анна Ермолаева, я ей переломаю руки и ноги, если она и вправду вздумала увести Мишку из семьи.

Мы стояли и безуспешно жали на кнопку домофона: никто не открывал.

– Дохлый номер. В дом мы не попадем. Днем у нас был бы шанс дождаться, когда кто-нибудь будет входить. Сейчас это бесполезно. Если только кто-то будет возвращаться домой из гостей или… – я не закончила, Динка решительно нажала на кнопку домофона.

– Ты куда звонишь? – обалдела я.

– Наугад, – сказала она. – Кто-нибудь да откроет.

С четвертой попытки нам открыли после отборной порции мата.

– Видишь, получилось, – и Динка криво улыбнулась.

– Ты уверена, что хочешь поговорить с Ермолаевой?

– Уверена. Все равно у меня нет другого выхода. Умирать от неизвестности я больше не могу.

Едва мы открыли дверь подъезда, как в нос ударил запах мочи.

– Какой-нибудь бомж здесь помочился, – зажав нос, сказала я.

Мы дождались лифта и поехали на восьмой этаж. Динка старалась не смотреть на меня. Я прикидывала: как начать разговор и что мы скажем, если Мишка все-таки там, во что мне слабо верилось.

В холле было темно, хоть глаза выколи.

– Какая у нее квартира?

– Пятьдесят первая.

– Попробуй найди тут в потемках, – проворчала я. – Не могут лампочку вкрутить…

После того, как Динка посветила мобильным, мы нашли квартиру и остановились около нее.