Наденька и Эмма разом раскрыли рты, но спросил о том, о чем хотели спросить они, совсем другой голос:

– Почем?

Ах Ирвачева, пронюхала все-таки! Посудница Ирвачева была по характеру скрытной и нелюдимой, губки у нее всегда были поджаты, глазки опущены – не подступишься!

– Закрыла бы ты двери, – недовольно сказала Эмма Наденьке. – А то поналезут тут всякие…

Узкий ротик Ирвачевой обиженно подпрыгнул, но ничего, вытерпела: видно, очень уж кулон приглянулся.

– Бери за восемьдесят! – предложил парень.

Эмма даже головой покачала. Дураку ясно – цена больше двухсот. Цепочку в игольное ушко протянуть можно, а уж плетение… А сам кулон! Но скупердяйке Ирвачевой и это показалось дорого. Она принялась нудно торговаться, поражая при этом Эмму и Наденьку совершенно неожиданной словоохотливостью, но парень, исподтишка ободряемый улыбками и подмигиваниями первых покупательниц, стоял на своем. Наконец Ирвачева удалилась, так ничего и не купив и обиженно поджав губы.

– Жадная! – с неодобрением определил парень.

– Ох и жадная! – в лад запели Наденька и Эмма. – Ирвачева – женщина скрытная и скупая, не то слово!

Медальон взяла Эмма, но по-дружески отступилась, когда в очередном пакете оказалась серебристо-сиреневая сверкающая шаль с фирменной наклеечкой. Наденька в нее так и вцепилась! Эмме сиреневый цвет для лица смертелен, потому и сыграла добрую подружку. А шалюшка – чудо. Откуда столько добра?

Парень не замешкался с ответом:

– Я ведь моряк. Из Владивостока сюда приехал, сестру навестить. В Японию недавно прошлись. Повез сестре и ее дочерям подарки, да поссорились – не стал их ей отдавать. Теперь обратно еду, а куда мне одному все это?

– Ты что же, холостой? – завибрировала Наденька, и начались было у них опять взгляды и переглядки, но тут Эмма возьми и спроси:

– А что еще у тебя есть?

– Есть, много чего есть, – оторвал взор от Наденьки парень. – В купе, в чемодане, потом на вокзале, в камере хранения, осталось…

Наденька нетерпеливо переминалась, но что-то заставляло Эмму снова и снова спрашивать:

– А долго плыть от Владивостока до Японии?

Парень замялся:

– Да как тебе сказать… Неделю, дней десять при хорошей погоде…

При хорошей погоде?! Он что же, под парусом туда добирался? И Эмма почему-то почувствовала себя так, будто развернула свое необыкновенное платье, а на нем дыра. Как-то смутно, нехорошо ей стало, и повернулась она, чтобы уйти, да и замерла: перед ней, загораживая проход, стоял бригадир поезда, а за ним – два милиционера, а позади маячили злорадно поджатые губки посудницы Ирвачевой…

…Первый в жизни Васи Орденко следователь, сердитый старик Петр Петрович Самойлов, в свое время с насмешкой называл его чудом природы и феноменом. Вася и сам не мог объяснить, как оно получалось: только глянет он в замочную скважину – и словно бы кто-то в ухо ему нашепчет, который именно из его богатой коллекции ключей беспрепятственно в замок войдет и без шума его отопрет. Ключи Вася собирал давно и заботливо и частенько делал ревизию своей коллекции, потому что знал: мода – она мода на все: длина юбок по моде, и ширина брюк по моде, и на замки своя мода есть. Конъюнктуру Вася чувствовал и коллекцию свою постоянно обновлял. Но однажды, лежа на своей продавленной койке в шумно-тоскливой общаге для таких же, как он, бессемейных бедолаг, Вася почувствовал: пора вообще-то коллекцию опробовать. А то заржавеют скоро ключики.

Сначала ему во всем везло: и уйти удавалось тихо, и деньги были, немного, правда, и ключики подходили без промаха, его почти никто не засек, кроме одного пацаненка, там, на Сортировке… И квартиры, главное, попадались – одна к одной! Вот только купец из Васи не получился. Купца что отличает? Умение продать с выгодой – да, но главное в этом деле – чувствовать покупателя. А Вася покупателя не почувствовал. Увлекся… Вот и погорел.

– Ну и куда ты двигал свои стопы? – спросил следователь.

Вася презрительно дернул уголком рта: ну и мент достался ему! Мальчишка! Лохматый, в потертых вельветовых штанах, на плечи какая-то бабья кофта накинута, в белых тапочках… Спятили сейчас все на этих кроссовках, и если уж милиция позволяет себе так выглядеть, то чего от остальных ждать?!

«Мальчишка», листая страницы допроса (Васю Орденко допрашивали еще на станции, где его ссадили с поезда), с удивлением посмотрел на него:

– Слушай, это правда, что за три дня ты успел столько квартир обойти? Не врешь?

Вася высокомерно молчал. А «мальчишка» не унимался:

– Ты свое тридцатилетие так отмечал? Занятно! А что, тоже метод, верно?

Вася издевок над собой не терпел:

– Это ты с девушкой своей пошучивай, вник? А со мной про дело говори.

– Ух ты! – восхитился лохматый. – Де-ло-вой ты, оказывается! Впрочем, это по почерку видно.

Он смотрел на Васю, будто на птицу заморскую. А сам-то еще ни одного путного слова не сказал. Все выпендривается. Ишь, развалился, нога на ноге отдыхает. И носки у него тоже белые. Ну!.. Волосы надо лбом выстрижены – вот мужик нынче пошел! А на лбу пятна рыжие – родимые, что ли? Или шрамы?