— Ну, так как твоя работа? — Когда Декстер говорил, глаза его бегали по залу.

— Нормально, Декстер, — хмуро ответила она.

— Что такое? Что я опять не так сказал? — раздраженно сказал он, взглянув на нее.

Она спокойно отвечала:

— Если неинтересно, то и не спрашивай.

— Интересно! Просто… — Он добавил в свой бокал вина. — Ты вроде какую-то книгу писала или нет?

— Я вроде писала какую-то книгу или нет, Декстер, но на жизнь тоже надо чем-то зарабатывать. Кроме того, мне нравится моя работа, и, между прочим, я хороший учитель!

— Я и не сомневаюсь! Просто, ну… знаешь, есть выражение… «Кто умеет, делает…»

У Эммы раскрылся рот. Не заводись, сказала она себе.

— Нет, Декстер, не знаю. Ну-ка скажи. Что за выражение?

— Ну, ты наверняка слышала…

— Нет, Декстер, серьезно. Скажи.

— Забудь. — Кажется, он испугался.

— А я хочу узнать. Закончи, что начал. «Кто умеет, делает…»

Он вздохнул, повертев свой бокал, и равнодушно проговорил:

— Кто умеет, делает. Кто не умеет, учит.

Она сказала, выплевывая каждое слово:

— А кто учит, говорит: иди ты в жопу!

Бокал с вином опрокинулся ему на колени; Эмма толкнула стол и резко поднялась, схватила сумку, опрокинув бутылки, так что зазвенели тарелки, выскочила из кабинки и быстро пошла прочь из этого мерзкого, отвратительного места. Посетители оборачивались в ее сторону, но Эмме было все равно — ей просто хотелось поскорее уйти. «Только не плачь, только не плачь», — приказывала она себе. Оглянувшись, она увидела, как Декстер хмуро вытер брюки, объясняя что-то официанту, и направился к ней. Она отвернулась, побежала и на лестнице увидела длинноногую продавщицу сигарет, которая спускалась вниз по ступенькам, уверенно ступая на высоких каблуках и улыбаясь накрашенным ртом. И хотя Эмма поклялась, что не заплачет, горячие слезы унижения защипали в ее глазах, и она споткнулась на этих дурацких, глупых каблуках, и клиенты ресторана громко ахнули, когда она упала на колени. Девушка с сигаретами стояла за ее спиной, придерживая ее за локоть с выражением искренней тревоги на лице, при виде которого Эмме хотелось ее растерзать.

— Вы не ушиблись?

— Нет, спасибо, все в порядке…

Декстер догнал ее и поспешил помочь ей подняться. Она решительно вырвалась:

— Не трогай меня, Декстер!

— Не кричи, успокойся…

— Я не собираюсь успокаиваться.

— Ладно… извини, извини меня, пожалуйста. Что бы там тебя ни рассердило, прошу прощения!

Она повернулась к нему на лестнице. Глаза ее сверкали.

— Ты так и не понял?

— Нет! Вернись за столик, там и расскажешь.

Но она уже бежала на улицу сквозь распахнувшиеся двери, захлопнув их за собой, так что металлический край больно ударил Декстера по колену. Он захромал позади.

— Это глупо. Мы оба пьяны…

— Нет, это ты пьян! Ты всегда пьян или под кайфом — каждый раз, когда мы видимся! Ты хоть понимаешь, что я не видела тебя трезвым уже три года? Я уже забыла, какой ты, когда трезвый. Ты слишком занят бесконечными рассказами о себе и своих новых друзьях, бегаешь в туалет каждые десять минут — уж не знаю, то ли у тебя дизентерия, то ли ты на кокаине. Но как бы то ни было, ты ведешь себя отвратительно, и самое главное, тебе со мной скучно! Даже когда ты якобы разговариваешь со мной, ты все время смотришь мне за спину, точно высматриваешь, нет ли там кого поинтереснее…

— Неправда!

— Правда, Декстер! Это же бред. Ты телеведущий, Декс. Ты не изобрел пенициллин, ты всего лишь телеведущий, причем не самой гениальной программы в мире. Да ну к черту, с меня хватит.

Они проталкивались сквозь толпу на Уордор-стрит в летних сумерках.

— Пойдем куда-нибудь, посидим, поговорим, — предложил он.

— Не хочу я с тобой говорить. Я просто хочу домой.

— Эмма, прошу тебя…

— Декстер, оставь меня в покое, ладно?

— Не устраивай истерики. Иди сюда. — Он снова взял ее за руку и неловко попытался обнять. Она оттолкнула его, но он удержал ее за рукав. Прохожие равнодушно искоса посматривали на них — для них Эмма и Декстер были всего лишь еще одной парочкой, повздорившей в Сохо в субботу вечером. Наконец она сдалась и позволила ему отвести себя в переулок.

Они молчали; Декстер сделал пару шагов в сторону, чтобы ее видеть. Она стояла к нему спиной, ладонью вытирая слезы, и ему вдруг стало очень, очень стыдно.

Наконец она тихо заговорила, повернувшись лицом к стене:

— Почему ты так себя ведешь, Декстер?

— Как так?

— Ты знаешь как.

— Веду себя как обычно!

Она обратила к нему лицо; по щекам ее стекала черная тушь.

— Нет, не как обычно. Я тебя знаю, и ты совсем не такой. Ты стал просто ужасным. Ты мерзок, Декстер. То есть ты всегда был таким самодовольным, но только чуть-чуть и иногда, а еще ты был веселым, и добрым иногда, и тебя интересовали другие люди, а не только собственная персона. А теперь ты словно с катушек слетел, и еще эта выпивка, наркотики…

— Я просто живу в свое удовольствие! Просто меня иногда заносит, вот и всё. Если бы ты меня постоянно не осуждала…

— А разве я осуждаю? Мне так не кажется. По крайней мере, я стараюсь. Я просто не… — Она осеклась и покачала головой. — Я знаю, что тебе многое пришлось пережить за последние годы, и я пыталась понять, правда, пыталась, когда умерла твоя мама, и…

— Продолжай, — сказал он.

— Мне просто кажется, что ты уже не тот человек, которого я знала. Ты больше не мой друг. Вот и всё.