– У меня не было подходящего случая, дочка, – с горечью заметила Минако, покачав головой. – Даже ты не знаешь, на что способна Достопочтенная Мать, а я знаю. Болезнь довела ее до своеобразного психического каннибализма. Вбирая в себя «макура на хирума» из своих жертв, она с каждым днем обретает все большую силу. Не было никакого резона тратить время и направлять тебя к Мэтисону, если бы оказалось, что у него нет дара «макура на хирума» или же что он – дар – недостаточно силен. Следовало подвергнуть его испытаниям в условиях, требующих особого напряжения. Но и еще, разумеется, немаловажно, что ты к тому времени созрела для любви.

– Так ты, выходит, все знала, что произойдет?

– Более или менее.

– И позволила, чтобы это все случилось?

– Даже подтолкнула развитие событий. Я должна была так поступить – он был мне нужен. Нужен нам всем.

Даже находясь в состоянии шока и ужаса, Чика все же заметила, что мать ни разу не упомянула о планах общества Черного клинка, касающихся обеспечения Японии мирового господства. А затем она поняла, что заговор Минако против Достопочтенной Матери всегда носил характер пробы силы воли и мощности биоэнергии между ними. Главное для них – одержать победу любой ценой. К своему растущему ужасу, Чика увидела, как ее мать систематически использовала своих детей, одного за другим – когда сознательно, а когда и нет – в этой честолюбивой борьбе с Достопочтенной Матерью.

– А вот сейчас, в этот момент, Вулф один противостоит Достопочтенной Матери, – вспомнила она.

– Да, один, – подтвердила Минако. – Так и должно быть.

– Но он же не знает ее коварства, он даже вообразить не может, на какие трюки она способна.

– Он с ней справится.

– А что, если не сумеет? Ты знаешь будущее, мама?

Минако молчала.

– Нет, не знаешь, – решила Чика и, взглянув на мать, будто увидела ее впервые. – Ты не можешь предвидеть развития этого будущего. Оно остается для всех нас чистым листом.

– Я знаю...

– Ничего ты не знаешь, – отрезала Чика и, выйдя на улицу, решительно направилась в сторону задних стен храма Запретных грез.

Вулф сделал всего один шаг к «Минако», и образ ее сразу же расплылся, как расплывается отражение на поверхности воды. Образ мелко задрожал, будто на экране кинематографа при смене кадров, и выплыл Сума. Вулф тут же сильным ударом отбросил его к стенке из кедровых досок.

Но Сума был наготове и, даже не пошевелив пальцем, напрягся и испустил энергию своего биополя, приглушив биополе Вулфа. Вулф пропустил психологический удар, но устоял. Тогда он резко отступил влево и, наклонившись, нанес Суме мощный удар в грудь, одновременно направив туда же пучок своей биоэнергии. Оба удара попали в цель, но Суму они, очевидно, мало затронули. Вулф почувствовал тяжелый удар в левое плечо и чуть было не задохнулся от пронзительной боли.

В левой руке Сумы оказался серповидный клинок на длинной ручке – грозное оружие, вращающееся, словно веретено, обоюдоострое и искривленное, словно клюв хищной птицы. Им-то он и зацепил левое плечо Вулфа.

Сума даром времени не терял и, раскрутив серп с вращающимся лезвием, сделал новый выпад. Рассекающее со свистом воздух лезвие описало небольшую дугу. Вулф блокировал удар, вовремя перехватив запястье противника, и сделал быстрый и ловкий шаг вправо и назад. Отпустив руку Сумы, он сделал ложный выпад, будто нацелившись ударить его левой прямо в переносицу, а сам, пригнувшись, уклонился от отвлекающего удара Сумы и схватил его за левую руку. Затем он принялся заламывать ему руку назад, вывернул ее обратно и, оказавшись за спиной у врага, обхватил его голову своей правой рукой и, придвинувшись вплотную к нему, попытался свернуть ему шею. Сума медленно отошел назад и ткнул Вулфа толстой рукояткой серпа под нижнее ребро. В глазах Вулфа заплясали искры от боли, а хватка сразу ослабла. Именно этого Сума только и ждал. Он ударил каблуком по правому колену Вулфа, тот зашатался и потерял равновесие. Опять просвистело в воздухе кривое лезвие ножа, и Вулф, все еще не оправившись от удара рукояткой под ребро, с трудом увернулся от поражающего удара в грудь.

Он никак не мог восстановить нормальное дыхание и не понимал, отчего Сума опять взмахнул грозным лезвием. Вулф пригнулся и моментально шагнул вперед под сверкающий металлический круг. Левой рукой он отвлек внимание противника и, уклонившись от серпа, нанес потрясающей силы удар по его почкам. Удар пришелся в цель, но почему-то опять не в полную силу.

Тогда Вулф снова направил луч «макура на хирума» вовне и понял, о чем больше всего беспокоился Сума: о зелье, которым было натерто лезвие серповидного ноша. «Да он намерен отравить меня, – мелькнула у него мысль. – Неудивительно теперь, что он не стремится нанести мне смертельный удар, так как считает, что достаточно и малейшей царапины, чтобы я упал без сознания».

Вулф снова сделал выпад вперед, но Сума проворно отступил назад. Такая позиция повторялась уже дважды, тогда Вулф опустился на одно колено и резко помотал головой из стороны в сторону, как бы пытаясь отогнать наваждение. С деланным усилием он встал на обе ноги и неуклюже двинулся на противника. И снова Сума ловко отступил назад, но на этот раз с насмешливой улыбкой на лице. Лезвие ножа болталось у его бедра.

Тут Вулф неожиданно выбросил вперед согнутую в локте левую руку, а пальцами обхватил лезвие и от этого притворно закричал, как если бы обоюдоострое лезвие порезало ему пальцы. Затем он отдернул руку и резко толкнул Суму. Сума широко открыл глаза и с изумлением уставился на кровь, струёй бьющую из раны на руке Вулфа, разум его помутился от поступка противника.

Слабость Сумы заключалась в его самонадеянности, и Вулф прекрасно воспользовался ею. Сума слишком полагался на мощь своего оружия, и теперь эта ошибка доконала его.

Вулф притянул его к себе как можно ближе, и черный луч его биоэнергии прошил оборону врага. Никогда в жизни не испытывал Сума такой боли. Она словно проникала в каждую клетку его организма, и они как бы взрывались одна за другой по цепной реакции, отключая разум. Сердце его бешено заколотилось, свет померк в глазах.

Тесную комнату заполнило ужасное зловоние, когда Сума ударился об окровавленные кедровые доски и бесформенной кучей рухнул на пол. А Вулфа охватила ни с чем не сравнимая радость победы и одновременно с этим пронзила боль – яд все-таки успел проникнуть в организм. Он упал на колени, попытался подняться, но не смог. Стало трудно дышать, а мозг, пока еще не затронутый ядом, почему-то обратился к образу Достопочтенной Матери. Где же она?