Шрифт:
Ханыков снисходительно принял аплодисменты, помахал «моделям» рукой и повернулся к товарищам.
— Пальни пару раз, Казимир, — он протянул ружье, однако тот, к кому он обращался, остался лежать в шезлонге и только покачал головой.
— Дзянькую, Хан, я всегда надеялся только на кулаки.
Бывший чемпион Польши по боксу тяжеловес Казимир Халецкий хорошо говорил по-русски, но акцент и отдельные слова позволяли безошибочно угадать его происхождение. В России его называли Молотом, в Польше — Млотом, что означало совершенно одно и то же. Может быть, такое прозвище дали ему за знаменитый нокаутирующий удар, принесший Польше в свое время десятки золотых медалей, хотя вряд ли — его боксерские подвиги остались в далекой исторической реальности прошлого века и молодым поколением «пепси» были начисто забыты. Может, что более вероятно, за пудовые кулаки, которыми он мог насмерть замолотить любого, и не просто абстрактно «мог», а именно замолотил двоих. Может, за неукротимый нрав, прошибающий самые твердые преграды, может, за весьма специфическую внешность, в формировании которой без Млота явно не обошлось.
— Да ты его хоть в руках подержи! — победно усмехнулся Ханыков. — Это раритет! Ему больше ста лет, а гля, какая сохранность! И бабла стоит немерено!
Казимир уважительно кивнул.
— Я вижу, это бардзе дрогая [1] вещь…
Пан Халецкий был выкован из стали. Слегка окислившейся, кое-где проржавевшей, в трех местах пробитой одной из тех специальных машинок, которые люди придумали для того, чтобы прострачивать друг друга свинцом. Если «модельки» придавали своим кукольным личикам желаемый вид с помощью помады, карандашей, пуховок и кисточек, то над лицом Казимира потрудились молотки с граверными резцами, рихтовочная киянка и чекан. Расплющенный нос, деформированные уши, разбитые и многократно зашитые надбровья, из-под которых настороженно выглядывали спрятавшиеся от ударов серые глаза, размазанные под носом губы, изрядно «покорбованный» подбородок… Когда на серьезной «стрелке» Млот молча гипнотизировал противника, у самых «конкретных» и «реальных» пацанов душа уходила в пятки, и они либо промахивались, либо «включали заднюю». И правильно делали.
1
Очень дорогая (польск).
— Ты внутрь загляни, — не успокаивался Альберт. Настоящее имя Ханыкова было Али, но он его не любил.
— Двенадцатый калибр, а ствол одиннадцатого — именно для стрельбы птиц. Такая сверловка делает дробовой сноп короче, его плотность возрастает, а процент попаданий увеличивается!
— Уговорил! Давай я попробую! — поднялся навстречу Миша Слезкин и ловко принял двустволку. — Только не надо примешивать сюда политику. Это не международные соревнования…
Он выстрелил десять раз и, хотя допустил пять промахов, но «модельки» аплодировали ему столь же бурно, как и чемпиону.
— Для непрофессионала вполне прилично, — кивнул Ханыков. — Что у тебя с французским гражданством?
Слезкин развел руками.
— Ничего не выходит. Я представил чистые документы, но проклятый Интерпол вспомнил, что десять лет назад меня объявляли в розыск! Ну и что, как объявляли? Все уже забыто и бурьяном поросло… А у тебя?
Плоское лицо Ханыкова недовольно скривилось.
— Те же яйца, только сбоку! В девяносто девятом меня выслали из Испании за обычную драку в баре. Так они до сих пор помнят! Хотя мой адвокат сказал, что при отсутствии судимости эти суки не могут использовать то говно, что накопилось в их долбаных компьютерах!
Стальная статуя тяжело пошевелилась в своем шезлонге.
— А я получил паспорт Пуэрто-Рико. Всего за сотку «зеленых», вложенных в их экономику. Могу без виз кататься по всему глобусу и жить в любой стране. Кто хочет, у меня канал остался…
Слезкин почесал в затылке. Правое веко задергалось, из-под него выкатилась непроизвольная слеза. Последствия контузии от чиркнувшей когда-то по виску пули.
— Надо подумать… Хотя у тебя не было заморочек с Интерполом!
Он переломил ружье, еще две гильзы вылетели из горячих стволов и присоединились к десяткам пустых «тюбиков от помады». Слезкин ногой сбросил несколько штук в воду.
— Ты что?! — возмутился Хан. — Хочешь, чтобы меня вообще сюда не пускали? У них с этим строго…
— Да ничего, утонут… Как там ты с харьковскими разобрался?
— Нормально… Как обычно…
Ханыков настороженно огляделся.
— Ладно, Слеза, спрыгиваем с этой темы!
— Да не боись. «Папа» ловит рыбу, а Витек в каюте, сразу с двумя телками занимается…
— Все равно. Хорошая погода, правда? Приятный ветерок, не жарко…
В теплом прозрачном воздухе, нарушая умиротворяющую желто-бело-голубую цветовую палитру курортного отдыха, чужеродными звездообразными кляксами расплывались черные пятна графитовой пыли, вызывающие тревожные ассоциации с заградительным огнем ПВО из канувших в Лету фронтовых сводок.
Около полудня основные пассажиры собрались на ланч.
— Хорошо отдыхаем, Валентин Леонидович? — почтительно обратился Баданец к дородному мужчине с седыми висками.
Тот довольно потер руки.
— Отлично! Сейчас увидите, какого зверя поймал!
И в свою очередь спросил:
— Ну, каковы там у вас политические перспективы?
Баданец покачал головой.
— Смутные. Фокин рвется в президенты, как танк. Гайсанов под него залез, будет обеспечивать финансовую поддержку… Ну, путаются там еще разные темные лошадки: Степанович, например, Лютенко… Их никто в расчет не берет. Значит, надо ставить на Тучку…
Скорин пропустил последнюю фразу мимо ушей. Стало ясно: «Папу» не интересует предвыборная борьба, ему все равно, на кого поставит Виктор Богданович. Сам он дождется конца скачки и поставит на победителя!
— Как там Гайсанов? — спросил российский газовый король.
— Что ему сделается. — Баданец поскучнел, хотя старался это скрыть. — Все говорит: «Ключи от газа у меня, а у тебя так, крохи… Да и те я даю!» Ревнует! Если узнает, что я тут, с вами…
— А мы ему не скажем, — заговорщически подмигнул Валентин Леонидович, давая понять, что он верный друг, на которого можно полностью положиться. Но Баданец знал — это вранье. Или дипломатичность — можно называть, как угодно.