Шрифт:
— А в каком это году было?
— Это было… В шестьдесят втором я женился… Шестьдесят четвертый примерно. Точно не помню, но так, у меня сынишке уже было года два. Вот он пришел и жалуется, так, мол, и так, в такую историю попал. Ну, короче говоря, взяли мы, это дело отметили… И он уехал в Вологду. Обещал приехать. Даже, по-моему, это не шестьдесят четвертый был, а где-то побольше, потому что больше я его не видел…
— Может, он из Москвы приезжал?
— Да. Он учился там где-то. Значит, это было позже. Из Москвы он тоже ко мне приезжал, а это было позже. Потому что у меня опять неприятность получилась. И, короче, я уже в лагере узнал о его кончине. Такой журнал есть «Молодая гвардия». Там некролог написан был: трагически погиб. Я потом спрашивал вологодских ребят, а они говорят: да, его жена зарубила…
— Задушила…
— Или задушила. Ну… Я многих вологодских ребят спрашивал: знаете ли такого? Да, говорят, знаем…
Он замолчал.
— Мама ваша его хорошо помнит… — осторожно сказал я.
— А как же… — улыбнулся Николай Васильевич. — Отлично помнит. Он мою мамку здорово любил. Сюда приходил, никогда ему ни в чем не отказывали. И он такой внимательный был… А сам весельчак, на гармошке любил играть. Ночами тут покоя не давал некоторым. Гармошка, она ведь громко играет, не то что так просто… Он из-за Таи очень сильно переживал. Очень расстраивался. Он мне и в тюрьму писал об этом, и сюда… Почти все письма стихами были написаны.
О Тае я тоже кое-что знал. В Госархиве Вологодской области (ГАВО), в фонде Рубцова, я видел фотографии красивой девушки, которые Рубцов сберег в своих бесконечных странствиях.
— А где она теперь живет? В Ленинграде?
— Тая-то? Нет… Здесь она живет. Поедемте, покажу.
И вот мы в квартире Таи Смирновой — сейчас Таисии Александровны Голубевой.
Момент для встречи выбран неудачно. Еще не исполнилось сорока дней со смерти мужа — на телевизоре, рядом с его фотографией в рамке, стоит рюмка, прикрытая ломтиком хлеба. Не вовремя мы пришли — да откуда же знать? — но Таисия Александровна не отказывается от беседы.
Чуть смущаясь, чуть посмеиваясь над той собой, давней, она роется в альбоме.
— Рубцов веселый был. Такой веселый, ой! Выйдешь, бывало, на крыльцо, а он уже на гармошке играет. И на танцах играл. Тут парк такой хороший был, дак народ к нам даже из города приезжал. Это сейчас он заросший.
О танцах в приютинском парке Николай Рубцов вспоминал и в последний год своей жизни…
«Вечером придем с ребятами, девок еще ни одной нет. Я начинаю на гармошке играть, чтоб Тайка слышала. Потом отдам гармошку приятелю, чтоб тот играл, а сам — к Тайкиному дому. Проберусь как-нибудь задворками, и прямо — к крыльцу. Туман стоит, вблизи даже плохо видно. Смотрю — стоит Тайка на крыльце в белом платье и гармошку слушает. Она думает, что я играю, а я вот он где! Сердце стучит, на душе хорошо! Выскочишь из тумана — и к ней. Она вся испугается, а я смеюсь. Хорошо было!»
— И под гармошку танцевали? — спросил я у Таисии Александровны.
— Угу… Еще радиола была. А так вообще и под гармошку.
— А Рубцов не писал из армии?
— Писал… Только сейчас уже не сохранилось ничего. Вот… Только фотографии. Тридцать ведь лет прошло.
И она положила на стол четыре фотографии. На одной — Николай Рубцов в куртке-«москвичке» с белым воротником, с густыми еще, зачесанными набок волосами. Он лежит перед кустом в траве и чуть усмехается. На обороте его рукой написано:
«Мы с тобою не дружили, Не встречались по весне, Но того, что рядом жили, Нам достаточно вполне! Тае от Коли. 29/VIII-55 г. Приютино»Через два дня Тая подарит Рубцову свою фотографию, ту самую, которая хранится в ГАВО, в рубцовском фонде. На ее обороте надпись:
«На долгую и вечную память Коле от Таи. 30/VIII — 55 г. Красоты Приютино здесь нет, она не всем дается, зато душа проста и сердце просто бьется».
С этой фотографией и ушел Николай Рубцов в армию. Остальные его фотографии присланы уже с Северного флота. На одной — снова стихи:
«Не стоит ни на грош Сия открытка… Все ж, Как память встреч случайных, Забытых нами встреч, На случай грусти тайной Сумей ее сберечь. 1/I–1956 г. Тае от Коли».История юношеского романа, который пережил Николай Рубцов в Приютине, обыкновенна, почти банальна.
— Как-то у нас ничего серьезного и не было… — рассказывает Таисия Александровна. — Почему-то не нравился он мне. Девчонка была, дак чего понимала? Мы же не знали тогда, что он такой знаменитый станет. Ничего у нас с ним не было. В армию проводила, и все. А потом? Потом я встретилась с одним человеком…
— А Рубцов приезжал к вам?
— Приезжал… Знаете, какой он потом пьяница был? Он в таком виде приезжал, что мы даже перепугались все. Весна была, а он в рваных валенках, из кармана бутылка торчит. И говорит моему мужу: выйди, мне надо поговорить с ней. А я говорю: нет! Чего нам с тобой разговаривать? Николай тогда посмотрел на мужа и пальцем погрозил: смотри, если только ее обидишь, из-под земли достану.