Унгер выбирается из кровати осторожно, чтобы не разбудить жену, не потревожить ее сны. Пересекает комнату — к двери кладовки, к крючку, на который он всегда вешает наплечную кобуру со служебным револьвером. Он достает оружие и проверяет барабан, все шесть зарядов. Опускает его обратно в кожаную колыбель.

Простое действие немного помогает, заставляет его почувствовать себя реальнее, устойчивей. Он делает еще одну затяжку и оглядывается через плечо, на единственное окне, скрытом уродливыми лиловыми занавесками — Джули привезла их, когда переехала к нему. Он слышит стук дождя о стекло, достаточно схожий со звуками в его сне, чтобы сделать выводы. А через несколько секунд вспыхнула молния.

Прошла почти неделя с тех пор, как он узнал о По, о том, что какой-то здоровенный кубинец распорол ему брюхо и он умер, прежде чем в тюремной больнице сумели остановить кровотечение.

— Счастливое, мать его, избавление, — сказал он. — Налогоплательщикам не придется тратиться на поджаривание этого ублюдочного извращенца.

— Ты бессердечная скотина, Джеймс Унгер. Тебе еще никто не говорил? — это сказала Пэм Тирни, и он посмотрел на нее с улыбкой, думая: да, сучка, а еще все в отделении знают, что ты лесбиянка и под мужика косишь. Но вслух ответил только:

— Милочка, мне не за любезничанье платят.

— Ну так ты точно бы с голоду подох, если бы платили.

Детектив Джим Унгер сидит на полу перед дверью чулана, докуривает сигарету поблизости от оружия — стоит только руку протянуть. Он считает секунды между каждой вспышкой молнии и раскатом грома, не сводя глаз с окна.

Он служил в полиции почти десять лет, последние четыре из них — в убойном отделе, и за это время Джим Унгер успел насмотреться порядком жуткой хрени. Перестрелки, поножовщина, удавленники, убийство топором, тела, которые разрубили и бросили на болотах, на прокорм ракам и аллигаторам. Он видел однажды тело женщины, которое убийца пытался растворить в ванне соляной кислоты. Однако ничто, абсолютно ничто не подготовило к тому, что ждало в тот душный летний день в спальне, к которой вела скрипящая лестница, на углу Урсулинок и Дофина. И ничто не могло подготовить.

Винсент Норрис тогда еще был его напарником, долговязый белобрысый Винс, приехавший в Новый Орлеан с пустынных равнин Техаса, чтобы стать копом. Он разговаривал как плохой актер из старого ковбойского фильма и так и не научился смеяться над всей ненормальной дрянью, с которой им приходилось иметь дело каждый проклятый день, так и не сумел выработать необходимую защиту от работы.

Они прибыли намного раньше судмедэкспертов, через несколько минут после того, как истеричная старуха остановила патрульную машину. Это было за три месяца до того, как у Винса случился нервный срыв (или как там это решили назвать врачи) и он ушел со службы.

Однажды Винс позвонил из больницы посреди ночи, и его голос был вялым от всех транквилизаторов, на которые его посадили. Он говорил спокойно и очень медленно, робко, будто боялся, что подслушают.

— Как ты там, в настоящем мире, Джимбо?

— В норме, Винс, — ответил Джим. — Я в норме. А с тобой там хорошо обращаются?

Тишина на другом конце провода была такой долгой, что наконец Джим сказал:

— Винс, дружище, ты еще здесь?

И Винс откликнулся, но на сей раз шепотом:

— Они дают мне маленькие таблетки. Три раза в день, Джимбо, маленькие красные таблетки, — он снова умолк. Джим услышал приглушенный перестук шагов, потом Винс продолжил. — Они не помогают.

Теперь Джим с трудом разбирал, что он говорит. Голос Винса звучал не просто как шепот, он звучал как будто трубку подвесили над краем очень глубокого колодца, слова добираются сквозь тьму с самого дна.

— Я все еще вижу это, Джимбо. То, что было в квартире.

Джим сглотнул, глотка пересохла почти до невозможности говорить. Руки покрылись гусиной кожей, как аллергия на услышанное.

— Положись на врачей, Винс. Они знают, что делают, — ради Винса он постарался говорить так, словно верит в свои слова.

— Это займет некоторое время, но ты…

Клик. Гудок в трубке. Унгер еще долго сидел, цедя виски и глядя на молчащий телефон.

Когда Джим Унгер был новобранцем, дежурный по отделению сказал ему: будешь принимать все это дерьмо близко к сердцу — начнешь собирать цветочки с обоев. Он намотал на ус. Годами он позволял ожесточать себя увиденному, зверствам, которые человеческие существа творили друг с другом и с самими собой. На его душе наросла мозоль, может, поэтому он всего лишь видел кошмары о найденном в квартире Джареда По.

Когда они с Винсом прибыли, снаружи были две патрульные машины, мигалки отбрасывали красно-голубые отблески на темнеющую улицу. Винс поднялся первым. Коп по фамилии Флетчер ждал его у двери в квартиру.

— Вы, ребята, лучше подготовьтесь, — сказал он, — потому что в это даже не верится.

Он позеленел, и, видимо, заметил невысказанный скепсис в глазах Джима, потому что добавил:

— Мой партнер там блюет. Я с вами не шучу. Это какая-то невероятная херня.