Шарфюрер хлопнул мадам по ее объемистому заду, плотно обтянутому шелком платья:

— Но на сегодняшнюю ночь, учитывая особые обстоятельства я, так и быть, готов удовольствоваться тем, что вы мне предложили. Мне хватит и этой кровати — и не беспокойтесь, хозяйка, я очень нежен с девственницами.

Не прошло и пяти минут, как Митци уже стащила с Шульце его тяжелые походные ботинки и черные брюки и обнюхивала его гигантский восставший член, точно он был каким-то особенно прекрасным цветком, почти прижимаясь к нему своим точеным венским носиком. В этот момент Матц неожиданно застонал:

— Шульце!

— Чего тебе надо, кретин? — зло крикнул шарфюрер. — Ты что же, не видишь, что сбиваешь меня с панталыку?

— Но я не могу… не могу.

— Не можешь что?!

— Не могу взобраться на нее! — со слезами в голосе ответил одноногий роттенфюрер.

Пробормотав сквозь зубы ругательство, Шульце повернулся к нему. В тусклом красноватом свете он хорошо видел девицу Матца, уже совершенно голую, лежащую на кровати с задранными вверх ногами. Матц, однако, пока так и не выбрался из своего инвалидного кресла — хотя он тоже был совершенно голый и безусловно готовый к действию; из уголка рта у него, похоже, капала слюна при взгляде на соблазнительную голую шлюху, дожидавшуюся его.

— Раскрыв так ноги на сквозняке, она рискует очень серьезно простудиться, — проронил Шульце, глядя на эту сцену.

— Я прошу тебя, Шульце, пожалуйста, без шуточек, — взмолился Матц, глядя на кровать с выражением безнадежности в глазах. — Я мечтал о подобном в течение долгих, долгих месяцев!

Шульце спрыгнул со своей постели и торопливо пересек комнату, направляясь к Матцу. Его собственный пенис торчал вверх, точно полицейская дубинка.

— Давай, маленький калека-извращенец, — рявкнул он, одним движением своей перебинтованной руки поднял миниатюрного роттенфюрера в воздух и опустил его точно между ногами девицы.

— Попробуй, милая, как тебе подойдет этот размерчик, — бросил он.

Проститутка замычала от удовольствия, а Матц немедленно приступил к активным действиям. Пружины кровати заскрипели, точно бешеные.

Шульце также не собирался терять времени даром. Снаружи то и дело разрывались авиабомбы, которые теперь падали густо и часто. При каждом новом взрыве Митци вздрагивала, что делало удовольствие, которое получал Шульце, лишь еще более острым. Гамбуржец занимался любовью со всем пылом, на который был способен, и его широкая мускулистая спина вся взмокла от усердия.

Со своей кровати Матц восторженно прокричал:

— Давай, задай ей жару, задай ей настоящего жару, старина Шульце!

— Остановитесь-ка, эй, вы! — Элегантный штабной офицер натянул поводья своей лошади и с удивлением поправил в глазу монокль в черной оправе. — Во имя трех дьяволов, скажите мне, что вы здесь делаете?! — Выпучив глаза, он брезгливо рассматривал одноногого и совершенно пьяного солдата, сидевшего в своем инвалидном кресле в одной ночной рубашке и прижимавшего к груди ночной горшок, до краев заполненный коричневатой жидкостью. Бритая голова этого солдата была прикрыта алыми женскими кружевными трусиками. А его инвалидное кресло толкал вперед другой, столь же пьяный, солдат с расстегнутой ширинкой и с забинтованными руками, полностью облепленными гипсом. Под мышкой он зажал деревянную ногу-протез.

— Дышим утренним воздухом, господин офицер, — вежливо ответил Шульце. — Очень приятно, знаете ли, подышать им после того, как проклятые томми выбросили наконец весь свой груз бомб и улетели восвояси.

— Ничего себе утренняя прогулка! — взорвался штабист. — Вы что же, не видите, что с неба льет дождь?

Шульце задрал лицо вверх и почувствовал, как на его грубую обветренную кожу падают прохладные дождевые капли.

— Верно, господин офицер. Извините, не заметил раньше. Эй, Матци, прикрой-ка мое пиво ладошкой — Господь Бог мочится в него с неба!

— Да вы еще к тому же и богохульствуете! — прорычал офицер, лихорадочно поправляя монокль. — К чему, о Боже, пришли солдаты Ваффен-СС?!

— Шел бы ты отсюда да наложил кучу дерьма где-нибудь на свежем воздухе! — пьяно буркнул Матц, припадая к ночному горшку и делая очередной глоток несвежего пива, которое они захватили с собой, покидая бордель. — Чего ты пристаешь к нам, когда мы разыскиваем батальон «Вотан»? Грязный педик…

— Что вы сказали?!

— Не воспринимайте его серьезно, господин офицер, — попытался успокоить покрасневшего штабиста Шульце. — Дело в том, что из него надо каждые два часа откачивать мочу. Вот почему он всюду таскается с ночным горшком. А когда из него откачивают мочу, он становится немножко не в себе и болтает всякие глупости. Как сейчас, например.

Офицер задохнулся от приступа ярости. Вытягивая длинную шею из туго облегающего воротника своего мундира, что делало его похожим на страуса, он процедил сквозь зубы:

— Заткнитесь, вы! Этот человек… он оскорбил меня!

— Оскорбил тебя? — промурлыкал Матц с выражением невинности на своем пьяном лице. — Да все, что я сказал, — это чтобы ты наложил кучу дерьма где-нибудь на свежем воздухе! Лично я совсем не считаю, что это — настоящее оскорбление. Если бы я только захотел оскорбить кого-то…