— Вот, носит тебя, Аркаша, от Геббельса к апостолу Иоанну.

— Я всех твоих друзей пробил, Следак. Сатанюга — типичный мой клиент. С детства — диагноз шизофрения. Помешан на вампирах, сам себя таковым считал. В школе три класса проучился, потом на домашнем обучении. Спал в гробу. С родителями не разговаривал, только записки писал. Купил на распродаже огромный производственный холодильник — так, на будущее. Готовился в нем трупы хранить. Это он, Следак, запутал тебе и без того больные мозги своей вампирской галиматьей.

Алхимик твой — экзальтированный криминальный тип, помешанный на духовных практиках и потустороннем мире. Женился в Чехии на вдове с готовыми дочурками. И чего ты там мистического в них нашел? Ну симпотные девки, веснушки, носы вздернутые. Правда, бледные и тощие какие-то. Почему если двойняшки, так сразу мистика? Или дело в тайных сексуальных фантазиях? У меня как-то раз случилось такое счастье. Согрешил по молодости двадцать лет назад. Дело вел сына одного дипломата. Хулиганство плюс наркотики. Редкостное, надо заметить, чмо у дипломата выросло. Папа в Будапеште шпионит, а сынок в Москве чудит. Конечно, это взятка была, я еще молодой, глупый, всей карьерой рисковал, но отказаться не смог. Даша и Маша — так звали мою взятку. Подружки дипломатского сынка, тоже из мажорской тусовки. Его в этой тусе не иначе как Гаденышем звали. Вот Маша, которая считалась герлфренд Гаденыша, и решила таким способом меня задобрить. Я специально квартиру снял в глуши, боялся всего. Но пронесло. Удивительными девками оказались Маша и Даша. Мало того что красавицы — рыжие, зеленоглазые, длинноногие, — так еще и поговорить интересно. Они в свои девятнадцать уже навидались всякого, с родителями по миру наездились, даже в ЮАР пожили. Свободные, без комплексов, умные бесшабашные роковые красавицы. Но при этом чувствовалась в них какая-то червоточина, видел я, что добром не кончат. Всем рискнул я тогда, Следак, из-за одной ночи с ними. И оно того стоило! Такой пронзительно-сладчайшей ночи у меня в жизни больше не случилось, до сих пор, как вспомню, сердце заходиться начинает. Вот где эзотерика! Сколько раз я умер той ночью в душных объятиях раздвоившейся любовницы и возродился вновь! К утру ни руками, ни ногами пошевелить не мог — заездили меня рыжие лошадки. Весь в засосах, губы с языком распухшие, ниже живота — вообще страшно смотреть, осталось ли там что-нибудь… Н-да. Немаловажная деталь, Следак, — жрицы рыжие обе под герычем пришли и еще и меня, дурака, вмазали. Блаженство через край — подставился я по полной программе. Тогда, в восемьдесят девятом, героин в диковинку был, а у них в тусовке уже вовсю практиковался, они его покупали у негров из РУДН, которые возили его сюда в своих черных дырах. Вот такая история с географией.

Следак, напряженно слушая очередную гадкую историю Седого, внутренне улыбнулся и расслабился. «Прокололся Аркаша, — подумал он, — очередное фуфло мне втюхивает. Если бы они под герычем трахались, никакого кайфа от секса он не запомнил бы. Герыч все под себя подминает. Вот если б они под винтом были — поверил бы. Зачем он опять врет?» Седой тем временем продолжал рассказ:

— Гаденыша я, конечно же, все равно посадил. Правда, ненадолго. Он теперь большой бизнесмен. За все мне очень благодарен. Если б не сел тогда, точно пропал бы. Как Машка с Дашкой. Машуля вечно в истории плохие влипала, еще с детства. У нее еще с детского сада шрам такой маленький на левой скуле остался — с мальчишкой подралась. А в начале девяностых она связалась с дурной компанией, уехала в Латинскую Америку и попала там в бордель. Родители ее потом выкупили, но назад Маша так и не вернулась. А Дашка сторчалась. Даже у меня деньги на дозу занимала. Выглядела она в свои тридцать на все пятьдесят. Это притом, что раньше красавицей смотрелась, какой ни на одной обложке не увидишь. Посмеялась над ней судьба. Жалко девку. Если Бог наказал, то уж больно жестоко. Однажды после очередной ссоры мать ее посадила под домашний арест. Ссоры у них часто бывали, замучилась она с Дашулей. Ушла мать в магазин. Возвращается домой, а у них перед подъездом народ толпится, «скорая» стоит. Выбросилась Даша из окна. Разбилась насмерть.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? Перетряхиваешь на меня свою грязь. Хорош государев человек, слуга добра — взяточник, похотливый развратник, наркоман. Зачем душу свою передо мной выворачиваешь?

— Эх, Следак! Я уже раз сто покаялся. Молодой, глупый, горячий, с кем не бывает? Просто к слову о двойняшках пришлось, да и кому еще такую историю расскажешь? Чистый компромат. Тебе все равно никто не поверит, а поделиться-то хочется. Ты ж писатель, ты меня, как никто, понимать должен.

— Никакой я не писатель! Это ты, Аркаша, сказочник! Все путаешь меня, хочешь мозг мне взорвать.

— Писатель-писатель, вон какую сказку про вампиров да про демонов выдумал! А еще мне очень твоя повесть одна понравилась — «Рудимент» называется, одна из тех, что ты под псевдонимом Белкин опубликовал. Очень милое описание одного дня из жизни петербургского участкового милиционера по имени Рудольф. На мой взгляд, вот он — первоисточник твоих историй про Димона и Барона. Мерзкий, конечно, тип нарисован. Рыжее плешивое создание с рыхлым помятым лицом, при любой возможности хватающееся за бутылку с пивом, с самого начала вызвало у меня раздражение и неприятие своей карикатурностью. Все-то нехорошо у несчастного милиционера. Начиная с дурацкого имени, нелюбимой работы и такой же нелюбимой злой жены, которая частенько не пускает его домой, так что ему приходится устраивать скандалы со стрельбой у закрытой двери, а потом сворачиваться у нее же калачиком, пока супруга не смилостивится и не впустит в квартиру. И заканчивая разваливающимся здоровьем: тут тебе и импотенция как плата за армейские будни на ликвидации чернобыльской аварии, и постоянная боль в спине в области лопаток, которую не унять никакими лекарствами, а врачи не могут сказать, в чем дело. Поэтому мент Рудик и смотрит на мир больными волчьими глазами. Поэтому и день его состоит из полной мерзости, в чем бы он ни участвовал. Участковый — от слова «участие». Это ты, Следак-Белкин, так дурацкий лозунг обыграл?

— Я уже сто раз тебе говорил, что ничего про книги, о которых ты говоришь, не помню.

— Не беда. Напомню. Только что не без удовольствия прочитал. Хотя сначала я думал, что это очередной пасквиль на нашу доблестную милицию, а я этот жанр терпеть ненавижу. Только самый ленивый пейсатель еще нашего милиционера не пнул! Штамп на штампе составляет день из жизни участкового Рудольфа. Участок его расположился в самом центре Петербурга — от улицы Марата до Фонтанки с Аничковым мостом, где стоят кони скульптора Клодта с вечно надраенными яйцами. С утра, после ночи дежурства в отделении, Рудольфу крупно повезло. На улице Марата, рядом с ТЮЗом, прямо у отделения ему с напарником попались два возвращающихся из «Грибыча» уколбашенных модника. Оба без петербургской прописки. Один с красными, второй с синими волосами. Который Синий, сразу перед обыском объявил, что он наркоман, достав из отворота рыболовного ботфорта шприц, и интерес работников милиции к нему тут же исчерпался. Красный, напротив, оказался басистом модной рок-группы, название которой приелось даже Рудольфу. Сей ценный экспонат немедленно был доставлен в отделение. Там Красный сразу же принялся звонить продюсеру с просьбой выкупить его у ментов, которые грозятся отправить мальчика прямиком в «Кресты». Не прошло и двух часов, как явился злой невыспавшийся продюсер и привез, на радость Руди и компании, желаемую сумму. Продюсера как следует отчитали, что не смотрит за своими оглоедами, и с последним китайским предупреждением разрешили забрать юное дарование.

Потом за долгими мудрыми разговорами-рассуждениями (пидор красноголовый или нет? спит ли с ним продюсер?) дежурство подошло к концу. А ведь Рудольфу еще нужно успеть заскочить к знакомому прорабу на стройку рядом с площадью Восстания. Там сегодня прибыла новая партия китайских рабочих, и нужно обязательно проверить их документы, то есть закрыть глаза на то, что их нет, — не бесплатно, конечно. А тут еще совсем некстати звонок — вызов по квартирному взлому. Пришлось Руди бросить ментовскую компанию, попивающую пиво за здоровье музыкального продюсера (ну и естественно, за его счет), и отправиться на адрес. К счастью, в квартире на Разъезжей взломали только первую дверь. Вторую дверь, обитую железным листом, открыть то ли не смогли, то ли хозяин раньше времени вернулся и спугнул их. Дилетанты! Руди отчитал хозяина, чтоб не жидился на хорошую железную дверь и сигнализацию, заскочил на стройку к прорабу за денежкой и решил уже не возвращаться на работу. Выпил пивка и с бутылкой в руке пошел отсыпаться домой.

Противно саднили лопатки, и даже холодное пиво не могло поднять его настроение в этот душный летний день. А тут еще, как назло, посреди его родного двора на Стремянной улице стоит эта противная сумасшедшая старуха. Кошачья королева, как ее все называют. Жара тридцать градусов, а она, как обычно, в своем синем пальто и дурацкой черной шляпке. Кормит какими-то объедками лишайных бездомных кошек, этих мерзких тварей. Ну вы подумайте — людям жрать нечего, а она кошаков выкармливает, которым место на живодерне, — одна зараза от них и глисты! И ведь сколько раз Руди предупреждал ее по-хорошему, сколько гонял эту клоунессу старую! Нет, не слушается! Просто издевается над ним. Он — с тяжелого дежурства, а она тут как тут со своим вонючим пакетом. Так обидно стало Руди, что он взвыл и побежал в атаку на кошачью королеву. Но, похоже, перебрал с пивком — не рассчитал он траектории и уронил ойкнувшую бабушку на землю, а следом повалился на нее и сам. Кошки бросились врассыпную.