Через некоторое время полковник Хорев принял от Чистякова большой свёрток с документами и орденами разведчиков. Пожелав успеха и победы, он с каждым тепло распрощался и, переговорив с Антушенко, ушёл.

К вечеру была закончена подготовка к операции. До мельчайших подробностей были изучены маршрут движения на Леастарес, детали взрыва хранилища, действия каждого участника небольшого отряда.

— Окончательное решение примете на месте, там будет виднее, — сказал в заключение начальник штаба Ломову.

Предстояло перенести на себе большой груз за сто с лишним километров по бездорожью скалистой тундры. «Тяжело будет», — подумал Антушенко, смотря на ящики со взрывчаткой, на боезапас, продукты. Ломов решил проверить, как будет выглядеть отряд, когда снимется с места. Матросы оделись, как можно удобнее погрузили на себя всё подготовленное для операции.

Потом Ломов приказал раздеться и отдыхать Кое-кто стал писать письма.

Сел писать и Ломов. Он сунул руку за ватник, чтобы достать карандаш, и нащупал небольшой свёрток. Бережно достал его, развернул и, глядя на аккуратно сложенные серые шерстяные носки, вспомнил Иру Вахрушеву. Растроганный её заботой, он припоминал последние встречи. Сейчас, как никогда ещё раньше, ему захотелось увидеть Иру… Как будто очнувшись, он неожиданно встал, аккуратно уложил носки в вещевой мешок и снова сел к столу.

Только один Громов уловил мысли Ломова. Тогда, на сопке, он случайно видел, как медсестра подарила лейтенанту какой-то свёрток, как тот отказывался, а придя в землянку, долго смотрел на обыкновенные носки, как будто никогда такие не видел.

Ломов писал: «Здравствуйте, дорогие мама, папа! Решил черкнуть вам очередную весточку. Дела на службе идут хорошо, сам здоров. Новостей пока нет, да и не предвидится. С нетерпением жду от вас первой ласточки. Как-то вы там живёте? У нас здесь наступает полярная ночь. Выпадал снег, но растаял. Интересный край. Я полюбил его сразу, и чем дальше, тем больше он нравится мне. Пишите. Целую, ваш Сергей».

— А вы что не пишете? — спросил Антушенко Чистякова.

— Мне некому писать, родные погибли в Ленинграде.

Ломов отдал письмо начальнику штаба и подошёл к столу, открыл коробку с шахматами и молча расставил фигуры. Матросы один за другим отдавали Антушенко письма, не спеша собирались. Начало смеркаться.

— Кто хочет сыграть в шахматы? — спросил Ломов.

— Давайте со мной, — предложил радист Башев, снял шапку и пригладил зачёсанные набок белёсые волосы. Около играющих собрались матросы, и Антушенко не хотелось прерывать задумчивую тишину в землянке. А уже пора было выступать.

— У меня есть предложение, — оказал он, кладя руки на плечи Ломова и Башева. — Вы закончите эту партию, когда вернётесь. Хорошо?

— Согласен, — сказал Ломов, двинув через квадрат пешку и спросил: — Что ж, пора, товарищ капитан второго ранга?

— Да, батенька мой, вам пора.

Через несколько минут отряд был на сопке. Первыми шли Антушенко и Ломов. За ними Шубный, Чистяков, радист Башев, Борисов, Ерошин с Громовым, сапёры, замыкающими — Козлов с Фединым. Разведчики миновали лощину, перевалили через сопку, вышли на перешеек. Впереди высился еле различимый в ночном сумраке хребет Муста-Тунтури. Отряд подошёл к речке. Один за другим перебрались по перекинутым доскам на другую сторону и направились вдоль хребта к левому флангу.

Антушенко остановился, окинул взглядом растянувшуюся цепочку людей. Свернув с тропы, он стал подниматься на хребет к землянке левофлангового опорного пункта. Ещё никто не чувствовал усталости, неся тяжёлый груз, но двигались за начальником штаба медленно.

Перед тем как перевалить отряду через хребет, Антушенко завёл разведчиков в землянку. В ней сидели три матроса и сержант. Один из них тихо играл на гармошке. Увидя вошедшего начальника штаба, он отложил гармонь, все четверо встали.

— Играйте, играйте, — сказал Антушенко.

Разведчики сняли с себя тяжёлый груз, закурили.

— Я плоховато играю, — сказал матрос, надевая ремень двухрядки.

— Не скромничайте, сыграйте, — предложил Федин.

— Давай, жми, чего там, — послышались голоса разведчиков. — Мы споём.

— Правильно, товарищи, давайте споём, — поддержал Антушенко. — Только тихонько.

Матрос быстрыми пальцами пробежал по клавишам, медленно растягивая меха двухрядки. Он будто догадался, куда уходят разведчики, и, может быть, поэтому заиграл «Вечер на рейде».

Тихо запело несколько голосов:

Их сразу поддержали другие. Ломов пел и думал. Он вспомнил первый вечер на Рыбачьем. Вот так же он стоял с Фединым около двери землянки, так же пели тогда матросы… Но теперь уж не было в Ломове прежней застенчивости и смущения.

— Идём посмотрим на Рыбачий, — предложил Федин.

Они вышли из землянки. Дул ветер, сырой, холодный. Лица стали влажными.