— Это зачем?

— Пальцем собираешься держать?

Помазав клеем око лупоглазой зазывалы, Кащеевна вставила его во вмятину моего лба. Отошла на шаг, склонила голову.

— Тебе идёт.

— Надолго присобачила?

— Он отвалится, когда кожа отомрёт.

Взяла меня за руку.

— Здесь бармины не гадают.

Мы прошли вглубь церковного двора, оккупировали пустующую беседку. Кащеевна подвязала мне пандану и распустила закатанные рукава.

Осмотрев критически:

— Какой же ты бармин? Если б не седая грива, вылитый цыган из табора.

И утопала, скрипя песком посыпанной дорожки.

Не похож — много ты понимаешь в целителях индийских — браминах.

Попытался настроиться на предстоящий спектакль. Но в беседке, увитой плющом, было прохладно. А снаружи плавился день, журчал фонтанчик, и в кустах малиновка ссорилась с супругом, не желавшим высиживать потомство.

Слипались веки, я подумал, не прилечь ли на скамейку. Мне нужен сон. Пару часиков живительного сна, и головокружение отступит, улетучится и тошнота.

Прилечь так и не решился, но откинулся на решётку и смежил веки.

Шаркающие шаги, голос Кащеевны:

— Проходите, бабушка, — бармин вас ждёт.

Старушка маленькая, опрятненькая, со скромною улыбкой и добрыми глазами — одуванчик Божий. Грех врать такой.

— Садитесь, — указал напротив место ей. — Как вас зовут?

— Антонина Васильевна, — голосочек у старушки почти детский.

— Положите на стол руки, Антонина Васильевна, ладонями вверх. Глаза закройте.

Обратил пандану в паранджу, потёр ладони — ну-с, приступим. Накрыл её ладони своими, закрыл глаза.

Надо что-то врать. Всевышний, вразуми!

Будто в ответ на обращение моё где-то чуть выше переносицы в черноте закрытых глаз затеплился огонёк. Какие-то линии замельтешили световые, круги, изгибаясь в эллипсы, завращались — светлое пятнышко растёт, растёт, вытесняя черноту. Круги, и линии, и эллипсы вдруг упорядочились в узнаваемую картину. Это….

— Кровеносная система у вас в порядке, и кровь хорошая, и сердце работает без перебоев. Долго жить будете, Антонина Васильевна.

Картинка поменялась.

— Лёгкие чисты. Кишечник, желудок — всё у вас в норме. Не износились, ваши органы. Зачем ко мне пришли?

— Сыночек у меня в тюрьме сидит. Пришла спросить, дождусь ли. Вернётся он после отсидки или опять с дружками завихрится?

Вот чёртова макумба — чего там наплела? Ведь русским языком сказал — целитель я, брамин из Индии.

— Я вас, Антонина Васильевна, внутренней энергией сейчас заряжу, чтобы сына дождались. И письма ему шлите бодрые — объясните: жить можно и судимому, главное знать для чего.

— Руки у него золотые, — лопотала старушка. — За что не возьмётся, всё сделает. Ой! Чтой-то ваши руки стали горячими….

Получилось! Я ведь только подумал о внутренней энергетике — не плохо бы…. Стало быть, действительно могу целить людей. Ай да "подставка для чернильницы"!

Вернул на лоб пандану.

— Глаза откройте.

Старушка засуетилась, достала в узелок завязанный платочек.

— Чего я вам должна?

— Ничего. Копите деньги на посылку сыну.

— Я заново как будто родилась, такая бодрость, — развязала узелок, из комка купюр, серебра и меди извлекла смятую десятку, с мольбой взглянула. — Хватит?

— Хватит, — я пожал ей пальцы. — Спасибо.

Антонина Васильевна ушла. Кащеевна пришла, кивнула на мятую десятку.

— И всего-то?

— А ты ищи клиентов побогаче.

Следующая пациентка по всем приметам при деньгах была. Упитанная и жаловалась на полноту.

— Уже не знаю, какому идолу молиться — все диеты испробовала, целое состояние извела. Вы посоветуете что?

— Я вас изящной сделаю, сколько заплатите?

Толстушка поджала губы:

— А вы, сударь, не шарлатан?

— Вы кем работаете?

— Работала бухгалтером, сейчас у меня своя торговых точек сеть.

— С компьютером, стало быть, знакомы. Наш мозг тот же компьютер, и если с нами что-то происходит, то первопричина в нём — где-то, что-то глючит. Сейчас я вас перепрограммирую, и вы будете хотеть, и потреблять пищу ровно в таком объёме, который требуется для поддержания изящной формы. Сколько заплатите?