Черт с ними!

Пора и мне идти домой: посидела, подышала воздухом, на людей поглазела – и хватит. Годунов уже разделил мясо на недельные порции, сложил в морозильник, собирается жарить котлеты на сегодняшний обед, Феликс доглодал свою кость.

Я поднялась, пошла – каблуки вызывающе громко зацокали по дорожке. Однажды она была мокрой и скользкой. Раскаленный асфальт… Я просто гуляла. Статья застопорилась, и я решила проветриться. Я просто гуляла, но оказалось немыслимо жарко. Вечером, когда станет прохладней, навещу Столярова…

Черт! У меня был пакет! Я купила продукты и сок для Руслана. Куда же делся пакет? Он все время болтался у меня на запястье, синий с красной эмблемой пакет. Где я его оставила, где потеряла?

В подъезде, когда убегала. Или возле перил, когда дожидалась Руслана.

В любом случае это улика. Ничего теперь не получится из объяснений. Следствие возьмет след, следствие пойдет по следу, следствие упрется головой в мою дверь.

Ну и что? В конце концов, чего мне бояться? Я не убийца, я всего лишь молчаливый свидетель. Если на то пошло, могу стать свидетелем говорящим. Я расскажу, что навещала Руслана, не застала его дома и отправилась восвояси. Ну да, забыла пакет. Такая жара стоит, знаете, мозги плавятся, тут не только пакет забудешь. И вообще – я такая рассеянная, все время что-нибудь забываю, вот однажды забыла выключить утром утюг…

Мне нечего бояться. Мне совершенно нечего бояться. Да, да, я просто гуляла. Свинья и эгоистка, мне наплевать на больного товарища, не поспешила его навестить, не озаботилась его состоянием здоровья. Да, впрочем, он не так уж и болен – легкий насморк, слегка покрасневшее горло, температура, благодаря колдрексу, к утру почти снизилась. И потому я просто гуляла, когда поняла, что криминальное мое эссе застопорилось.

Ну да, волноваться мне нечего. Я и не волнуюсь, спокойно возвращаюсь домой. В подъезде блаженная прохлада, лифт работает, ничто не напоминает тот, другой подъезд. И балкончиков для сушки белья у нас нет.

Я поднялась на свой этаж, нажала на кнопку звонка. За дверью коротко рыкнул Феликс, приветствуя, радуясь. Послышались быстрые шаги – Годунов спешил открывать – тоже радуется моему возвращению. У нас хорошая дружная семья – о чем мне еще волноваться?

– Привет! – весело произнесла я, чмокнула в щеку Льва Борисовича, потрепала по голове Феликса.

– Кира? – Годунов смотрел на меня удивленно, словно не до конца был уверен, что это на самом деле я. Феликс продублировал его взгляд. – Что-то случилось?

– С чего вы взяли?

– У тебя такой вид… – Он пощелкал пальцами, подбирая нужное слово. – Будто за тобой гнались. Взъерошенная, глаза дикие. Ну вот, и на коленке ссадина. – Годунов присел на корточки и с озабоченным лицом принялся рассматривать мою коленку. Надо же, а я и не заметила, что ободралась. Еще одна улика.

– Ерунда! – Я прикрыла ссадину ладонью, отодвинулась от Годунова. – Намажу антисептиком, и все пройдет.

– И платье порвано, – не унимался он. – Посмотри, посмотри, целый клок на боку вырван!

Я оглядела себя в зеркало. Точно, дыра, и очень заметно, голая кожа проглядывает. Плохо дело! На улице на меня не могли не обратить внимания, не могли не запомнить. И платье испорчено, теперь его не наденешь.

– Что произошло, Кира?

– Да ничего не произошло, черт возьми! – вспылила я. – Просто гуляла, поскользнулась, упала, зацепилась…

А я ведь действительно зацепилась. Там, в подъезде, когда думала, что меня схватили. Получается, никто меня не хватал?

– Кирочка, – Лев Борисович подошел ко мне вплотную, положил руку на плечо – от его прикосновения мне почему-то сделалось зябко, – не сердись. Ты такая колючая в последнее время, нервничаешь, плохо спишь – я слышу, как ты ворочаешься по ночам, вскрикиваешь, бормочешь что-то.

– Да? – Я с удивлением на него посмотрела: вот еще новости, не знала, что он за мной шпионит!

– Меня это очень беспокоит. Понимаешь? Я и сам теперь плохо сплю, все слушаю, как ты там?

– Да все нормально, Лев Борисович, не беспокойтесь. – Я ему улыбнулась. – Честное слово, все хорошо.

– А сегодня с самого утра сама не своя…

– Разве? По-моему, утром все было нормально: мы так весело завтракали, потом вы поехали на рынок, а я стала писать статью…

– Весело завтракали? Что-то я не заметил особого веселья ни с чьей стороны. Ты была какая-то подавленная, ну и мы с Василием Максимовичем, глядя на тебя, скисли. Он тоже беспокоится.

– И напрасно.

– А теперь пришла всклокоченная, платье порвано, коленка разбита. Где ты была, Кирюша?

– Гуляла. Каблук подвернулся, упала. Да что вы, в самом деле, Лев Борисович?

– Ничего. – Он отпустил мое плечо, посмотрел на меня, как смотрит Феликс, когда я ухожу из дому, – трагически печально и с полной безнадежностью. – Я очень хочу тебе помочь, Кира. Если бы ты рассказала, в чем дело… а то все молчишь, скрываешь… Или думаешь, это невозможно, тебе помочь?

– Ну почему же, возможно. – Я натужно рассмеялась. – Вы можете накормить меня обедом и тем спасти от истощения, я ужасно проголодалась. Успокойтесь, Лев Борисович, ни в чем другом помогать мне не нужно.