– Я сбился с пути, – сказал он. – Это ведь какая-то деревня, да? – Голос у него был грубый, охрипший, голос нищего бродяги, но вот выговор совсем иной.

– Деревня в полумиле отсюда, – сказала Гифт.

– А гостиница там есть?

– Нет. Гостиница есть только в Ораби, а это еще миль десять-двенадцать к югу. – И она быстро предложила: – Если тебе, господин мой, переночевать нужно, то у меня свободная комната найдется. Или еще у Сана можно, он-то как раз в деревне живет.

– Спасибо, я бы с удовольствием здесь остался, – сказал он вежливо. Ну точно, принц! А сам-то едва на ногах стоит, даже за дверной косяк цепляется, чтобы не упасть, и зубы так и стучат!

– Ты башмаки-то сними, господин мой, – сказала Гифт. – Вон они у тебя насквозь промокли, вода так и чавкает! А потом в дом проходи. – Она отступила в сторонку, давая ему пройти, и предложила: – Да ты к огню поближе устраивайся, – она буквально заставила его сесть на место Брена рядом с очагом. – Ты поленья-то кочергой повороши, огонь и разгорится. А супу не хочешь? Еще горячий.

– Спасибо, хозяюшка, с удовольствием, – пробормотал он, скорчившись у огня. Она принесла ему чашку бульона, и он выпил его, хотя и довольно осторожно, словно давно отвык от горячего.

– Ты из-за горы, господин мой?

Он кивнул.

– А сюда зачем пришел?

– По необходимости, – туманно ответил он. Дрожь у него начинала понемногу проходить. Но на его босые ноги было жалко смотреть – все исцарапанные, изодранные, распухшие. Ей хотелось сказать, чтобы он придвинул ноги как можно ближе к огню, но она не осмелилась. Кто бы он ни был, он явно стал нищим не по собственной воле.

– Немногие приходят сюда, на Верхние Болота, по своим-то делам, – сказала она. – Разве что коробейники забредают. Да и то в зимнее время редко.

Он допил бульон, и Гифт унесла чашку. А потом снова уселась на прежнее место, на табуретку справа от очага, поближе к масляному светильнику, и снова взяла в руки шитье.

– Ты хорошенько погрейся, господин мой, а потом я покажу тебе, где можно лечь, – сказала она. – В той комнате очага-то нет. А что за погода на перевале? Говорят, там уж и снег выпадал?

– Да так, отдельные хлопья кружились, – кивнул он. Теперь, в свете лампы и очага, Гифт хорошо его рассмотрела. Оказалось, что он не так уж и молод, худой и не очень высокий, но лицо у него было действительно красивое, тонкое, хотя, на ее взгляд, чего-то в нем не хватало. А может, взгляд у него был какой-то… неправильный? В общем, подумала она, выглядит он, пожалуй, как конченый человек. Или сломленный.

– Так все-таки, зачем ты на Верхние Болота пожаловал? – снова спросила она. Она имела право это спросить, поскольку пустила его в свой дом и оставила ночевать, и все же ей было неловко, что она так пристает к нему с этим вопросом.

– Мне сказали, что тут у скота ящур. – Теперь, когда он стряхнул с себя путы холода, голос его звучал просто изумительно: как у сказителей, когда они рассказывают всякие истории о героях древности или о повелителях драконов. Так, может, он сказитель или певец? Да нет, он же о ящуре говорил!

– Да, болеет скот, сильно болеет!

– Что ж, возможно, я сумею помочь вашим животным.

– Так ты лекарь, господин мой?

Он кивнул.

– Ой, вот уж в деревне обрадуются! Ящур-то у нас прямо-таки косит скот.

Гость промолчал, но Гифт так и чувствовала, как тепло постепенно освобождает его тело и душу.

– Ты ноги-то к огню протяни, – ласково посоветовала она ему. – У меня где-то были старые мужнины башмаки… – Ей нелегко было произнести эти слова, но когда она их произнесла, ей тоже сразу стало легче, словно и ее тоже внутренне освободили. Интересно, между прочим, для чего она так долго хранит старые башмаки Брена? Берри они оказались чересчур малы, а ей самой слишком велики. Всю одежду Брена Гифт давно раздала, а вот башмаки почему-то оставила. Странно? Может, как раз для этого незнакомца? Все возвращается на круги своя, если терпение иметь, думала она. – Я вот их разыщу да в порядок приведу, может, они еще тебе сгодятся, – сказала она. – Твои-то совсем развалились, господин мой.

Он быстро на нее глянул. Глаза у него были большие, темные и непонятные, точно у лошади; и прочесть что-либо по ним она не смогла.

– Муж-то мой умер, – пояснила она. – Два года назад. От болотной лихорадки. Здесь этого и тебе остерегаться придется. Вода здесь гнилая. А я с братом живу. Он в деревню пошел, в таверну. Мы с ним молочных коров держим. Я сыр делаю. У нас тут трава очень хорошая, – и она особым образом сложила пальцы – от сглаза. – Я своих коров рядом с домом держу. На дальних-то пастбищах ящур прямо свирепствует. Может, как настоящие-то холода наступят, ему и конец придет?