— А что? Мужикам и слово сказать воспрещается?! Матриархат какой-то! И ты, Колька, под бабскую дудку уже пляшешь! — Георгий, задетый за живое, на этот раз отмахнул себе водочки уже не в свой мерный сосуд, а в отысканный где-то, могучий гранёный стакан. Николай понял, что «рубит сук, на котором сидит» и смутился.

Тем временем младшие дочери Валентины, Даша да Наташа, успели нарезать бумаги для записочек по усопшим для поминовения в церкви. Под руководством хозяйки они быстро раздали всем по четверти листика, а также авторучки. Установилась тишина, все стали вписывать умерших родных в поминовение. Таисия назидательно заметила:

— Не забудьте, женщины, мужей своих вписать! Все сидели задумчиво, склонив головы. Из-за

тяжёлых льняных штор вдруг выпросталось-таки солнце и заходило по всему пространству, высвечивая на стенах в непритязательных рамочках портреты давно покинувших сей мир, семейных родительских пар. В раме старинного зеркала чёрно-белой сеткой зарябило глаз от дробных фотографий родственников и их друзей. Мудрая хозяйка старого дома уже несла гостям три истёртых пузатеньких семейных фотоальбома.

— Эх, вспомянем жизнь былую! Ставь, Коля, на патефон «Ландыши!» — скомандовала она бодро.

Коля, а за ним девочки вперегонки бросились к раритетной бабушкиной технике. Хрустальная наивная мелодия песни заполнила дом. Таиса и Серафима, обнявшись, уселись на диванчик, прихватив с собой на колени наиболее старый из альбомов

— Помнишь, Тася, — мы — школьницами… Ты — ещё в начальных классах, косички «корзиночкой»…

— А ты, смотри, на выпускной идёшь, причёска «я у мамы дурочка». Это ж надо такое было придумать!

— Посмотри, платья у нас — «солнцеклёш» да «шестиклинка»! Рукава — крылышками да фонариками — светлые платья нашей юности! А как рады за нас родители!

— А вот и герои наши — мужья благоверные, глянь, обнявшись, сидят!

— Худющие-то, послевоенное детство голодное, а с задором зато!

— Наверное, потому, что молоды были. Молодёжь всегда мечтает, петь любит.

Даша и Наташа, отбирая наиболее пожелтевшие от времени, колоритные фотографии, периодически перебивали мерный диалог старшего поколения, то и дело следовали их вопросы:

— А это кто? А когда это было? А тогда кем он нам приходится?

В дверях, из смежной комнаты, в руках со старинной гитарой, сомнамбулически подняв глаза вверх, появился Николай. На гитаре большим замысловатым атласным бантом была увязана красная лента времён середины прошлого века. Девочки-близняшки моментально отключили захрипевший патефон, сберегая жизнь старинной пластинке и последним патефонным иглам. Николай бережно тронул струны «исторической» гитары:

Он обвёл глазами держащих в руках старые фотографии, внимающих ему родичей:

По дому резонансом разносилась незамысловатая мелодия. Мальчик уже серьёзно, нисколько не ёрничая, отдавал дань уважения Прошлому. Он был любителем стихов и бардом, продолжая семейные традиции:

— Здрав будь, внучек! — прослезившаяся Серафима сухощавой горячей рукой взъерошила волосы мальчика, своего любимца Николеньки. — За что я тебя люблю — почтение у тебя к старшим! В армию пойдёшь — помни о долге перед дедами. На-ко, возьми, себе к выпускному подарочек! — Из-за божницы она ловко извлекла пачку накопленных денежных купюр. — А это — девчонкам. Уже заневестились! — Серафима щедрой рукой наделила и Дашку с Наташкой. — Телефоны себе купите, на шею повесите, щебетать начнёте! — засмеялась она.

Таиса также не устояла перед соблазном одарения малолеток. Началась радостная всеобщая возня с объятиями и трепетом ответной благодарности.

— Здравствуйте Вам! — раздалось неожиданно. В дверях появился Миша, соседский сын, погодок Николая. — Я стучу, стучу — никто не открывает! Музыку слушаете! Я пришёл за записками поминальными — служба-то заканчивается, опоздать можете! Снесу батюшке, а вы поторопитесь, ко Кресту поспеть надо!

Миша был сыном церковного старосты, частенько нёс послужение в церкви, помогая священнику. Чуть заметная бородка мягко курчавила его подбородок.