И ребенок, такой же невидимый, как небо, начал проявлять признаки нетерпения, желая освободиться из темницы, в которой провел долгих девять месяцев. Схватки Лорри стали регулярными. По часам она определяла промежутки между схватками, по ее стонам и вскрикам я знал, что интервалы эти сокращаются, и мне очень хотелось, чтобы дорожники прибавили скорости.

Страдающие люди часто ругают боль. По какой-то причине мы верим, что с сильной болью можно справиться только инъекциями или ругательствами. В ту ночь Лорри не позволила слететь с ее губ ни одному грубому слову.

Я свидетель тому, что в повседневной жизни любую царапину или синяк она может обложить по полной программе, так что мало не покажется. Но рождение ребенка — не повседневная жизнь.

Лорри сказала, что не будет ругать боль, вызванную рождением ребенка, чтобы тот не подумал, что его приход в этот мир не является желанным.

Когда стоны и вскрики не могли реализовать ее стремление выразить боль, которую она испытывала, Лорри прибегала к словам, которые описывали некоторые из красот окружающего мира.

— Клубника, подсолнухи, раковины, — шипела она с такой яростью, что любой человек, который не знал английского, мог бы подумать, что она насылает беды и несчастья на голову своего злейшего врага.

К тому времени, когда мы добрались до города и окружной больницы, воды у Лорри еще не отошли, зато пот струился из каждой поры. В этом первый этап родов, похоже, не сильно отличался от колки дров или рытья канавы. Лорри расстегнула куртку, потом сняла ее. Она буквально купалась в поту,

Я припарковался у приемного отделения, вбежал в него, через минуту вернулся с санитаром и креслом-каталкой.

Санитар, веснушчатый молодой человек, которого звали Кори, решил, что Лорри впала в забытье, потому что, пересаживаясь с переднего сиденья «Эксплорера» на каталку, она выстреливала в быстрой последовательности:

— Герань, кока-кола, котята, снег, Рождество, пироги, торты. — Да еще с таким пылом, что напугала его.

По пути в приемное отделение я объяснил ему: слова эти она произносит вместо ругательств, дабы ребенок не подумал, что его не ждут, но, похоже, добился только того, что санитар начал побаиваться и меня.

Я не смог сопровождать Лорри в родильное отделение, прежде всего потому, что должен был показать страховой полис медсестре-регистраторше, которая сидела за столиком в глубине приемного отделения. Я поцеловал жену, она до боли сжала мне руку, шепнула:

— Может, двадцать все-таки много.

К санитару присоединилась медсестра, и вдвоем они покатили Лорри к лифту. А до меня все доносился ее голос:

— Блины «Сюзетта», запеканка, апельсиновый мусс, шоколадное суфле.

Вот я и решил, что она уже готовит нашего ребенка к карьере кондитера.

После того как регистраторша ксерокопировала наш страховой полис и начала заполнять толстую стопку бланков, я воспользовался ее телефоном, чтобы позвонить Хью Фостеру, другу детства моего отца, который стал копом, потому что пекаря из него не вышло.

Он работал в ночную смену, и я застал его в полицейском участке. Когда рассказал о том, что Конрад Бизо, разыскиваемый убийца и неудавшийся похититель младенцев, привязан к дереву в лесу, примерно в четырехстах ярдах от припаркованного «Хаммера», вниз по склону и к западу, услышал от него: «Им займется полиция штата. Это их территория. Я немедленно с ними свяжусь. Но обязательно туда подъеду. По прошествии стольких лет мне хочется лично надеть наручники на этого безумца».

Потом я позвонил родителям, чтобы сказать, что мы в больнице, а у Лорри начались роды.

— Я рисую свинью, — сказала мама, — но, думаю, это может и подождать. Мы приедем как сможем быстро.

— Вам нет нужды ехать в такую погоду.

— Дорогой, мы бы приехали, даже если бы шел дождь из скорпионов и коровьих лепешек, хотя такая поездка не доставила бы нам удовольствия. Быстро нас не жди, потому что сначала мы должны упаковать Ровену в ее новый комбинезон. Ты знаешь, что это целый ритуал, но мы приедем.

После того как регистраторша заполнила все необходимые бланки, я их подписал и от ее стола прошел в родильное отделение.

Комната ожидания отцов значительно изменилась с той ночи, когда я, появляясь на свет, доставил матери столько хлопот. Яркие цвета интерьера уступили место серому ковру, светло-серым стенам и креслам из черного кожзаменителя, словно совет директоров больницы пришел к выводу, что за последние двадцать четыре года отцовство перестало быть радостью.

Регистраторша позвонила в родильное отделение, чтобы предупредить о моем приходе. Медсестра проводила меня в туалет, где я вымылся, следуя полученным инструкциям, и переоделся в зеленую больничную одежду. После этого меня отвели к жене.