Шанкара понаблюдал за происходившим вокруг. Сотни людей уже выстраивались в очереди, тянувшиеся к лоткам. Там бесплатно раздавали пиво и четвертушки рома – в виде награды тем, кто пришел на митинг и приветствовал ораторов криками. Шанкара неодобрительно покачал головой. Мысль о том, что он часть девяноста процентов населения, ему как-то не нравилась. И он вдруг подумал, что брамины-то, собственно говоря, беззащитны: прежняя элита Киттура жила ныне в постоянном страхе, она боялась, что хойка, банты, конканы, да кто угодно, отнимут ее дома, ее богатства. Сама усредненная нормальность хойка – все, что они делали, немедля обращалось в среднюю норму, обращалось просто по определению – внушала Шанкаре неприязнь.

Наутро, почитав газету, он решил, что, пожалуй, был слишком строг к хойка. И, вспомнив о сидевшем на сцене профессоре, велел шоферу узнать, где тот живет. Он походил немного взад-вперед перед калиткой профессорского дома, потом открыл ее, подошел к двери и нажал на кнопку звонка.

Дверь открыл сам профессор. Шанкара сказал:

– Сэр, я – хойка. Вы единственный в городе человек, которому я доверяю. Мне хочется поговорить с вами.

– Я знаю, кто вы, – ответил профессор Д’Суза. – Входите.

Профессор Д’Суза и Шанкара уселись в гостиной, где у них состоялась продолжительная беседа.

– Кто он, ваш Член Парламента? К какой касте принадлежит? – спросил профессор.

Шанкару его вопрос поставил в тупик.

– Он один из нас, сэр. Хойка.

– Не совсем, – сказал профессор. – Он коллаба. Вам знакомо это название? Никаких хойка, мой дорогой друг, не существует. Эта каста состоит из семи субкаст. Последнее слово вам понятно? Субкаста? Хорошо. Член Парламента – коллаба, а это высшая из семи субкаст. Коллаба всегда были миллионерами. Работавшие в Киттуре британские антропологи с интересом отмечали этот факт еще в девятнадцатом столетии. Коллаба годами эксплуатировали остальные шесть субкаст. И вот пожалуйста, этот человек снова разыгрывает карту хойка, чтобы его переизбрали в парламент, чтобы он мог сидеть в Нью-Дели, в своем кабинете, и получать пухлые, набитые наличными конверты от бизнесменов, которым хочется открыть в Гавани новые пошивочные мастерские.

Семь субкаст? Коллаба? Шанкара и не слышал о них никогда. Он изумленно смотрел на профессора.

– В том-то ваше, индусов, и горе, – сказал профессор. – Вы – загадка даже для самих себя!

Шанкара стыдился своей принадлежности к индусам: ведь всю эту гадость, систему каст, придумали его предки. И одновременно его раздражал Дэрил Д’Суза. Кто дал этому человеку право читать ему, Шанкаре, лекции о кастах? Как вообще смеют делать это христиане? Разве и сами они не индусы – до определенной степени? Вот и оставались бы индусами и боролись бы с браминами изнутри, но нет, они избрали путь полегче, перешли в христианство.

Шанкара подавил раздражение, обратив его в улыбку.

– Но как же нам быть с системой каст, сэр? Как избавиться от нее?

– Одно из решений этой проблемы состоит в том, чтобы поступить по примеру наксалитов [7] , которые просто-напросто устранили все высшие касты, – ответил профессор. Он обладал странным женским обыкновением макать в молоко большие круглые печенья и торопливо поедать их, пока они не раскисли. – Устраните систему – и вы сможете начать с чистого листа.

«С чистого листа». Этот американский оборот очень понравился Шанкаре.

– Я тоже считаю, что нам следует начать с чистого листа, сэр. Уничтожить кастовую систему и начать с чистого листа.

– Вы нигилист, мой мальчик, – сказал, одобрительно улыбаясь, профессор. И впился зубами в мокрое печенье.

Больше они не встречались: профессор помногу разъезжал, а Шанкаре заявиться к нему еще раз не позволяла застенчивость. Однако разговора с профессором он не забыл. И сейчас, одурело бродя по улицам и прислушиваясь к бурлению молочных коктейлей в своем животе, Шанкара думал: «Он – единственный, кто поймет, что я сделал. Я признаюсь ему во всем».

Дом профессора был заполнен учащимися. Присутствовал также репортер из «Герольда Зари», задававший известному человеку вопросы о терроризме. На столе стоял черный магнитофон. Приехавший к дому на моторикше Шанкара затесался в толпу учащихся и стал наблюдать за происходящим.

– Это несомненный акт нигилизма, совершенный одним из учеников школы, – говорил, не отрывая глаз от магнитофона, профессор. – Его следует изобличить и посадить в тюрьму.

– Скажите, сэр, что говорит нам этот случай о сегодняшней Индии, сэр?

– Перед нами пример нигилизма нашей молодежи, – ответил профессор Д’Суза. – Она запуталась, сбилась с пути. Она… (Пауза.) Она утратила нравственные ориентиры нашей нации. Забыла о наших традициях.

Шанкара, задыхаясь от гнева, выскочил из дома профессора.

Он снова поймал моторикшу, доехал до дома Шаббира Али, позвонил у двери. Дверь открыл бородатый мужчина в длинной североиндийской рубахе, из-под которой выглядывала волосатая грудь. Шанкара, никогда прежде отца Шаббира Али не видевший, не сразу понял, что это он самый и есть.