Слова Лаеру давались с трудом, ему даже дышать было тяжело. А тут еще один сюрприз. Вожак. Единственный выживший, но отчего-то не спешащий спасаться, а наоборот пытающийся урвать свой трофей. Уну. Которая совершенно неожиданно для вурдалака упала на землю. И вместо того чтобы в прыжке перебить ей хребет, он сбил с ног Хранителя.

Незапланированная перемена блюд нисколько не смутила вурдалака, тут же жадно клацнувшего кривой пастью в опасной близости от горла Хранителя.

— О, подпитка пришла, — произнес Лаер ухватывая зубастую пасть в замок и рванув морду к себе.

Встретив хищный черно-алый взгляд, пробил защитный ореол. Тварь завизжала и забилась, пытаясь вывернуться из хватки. Но подобно лопнувшей скорлупе, выпускающей белок, из твари уже текла магия. И она слабела. Лаер удерживал полуобморочного вурдалака одной рукой, второй выводя на грязной дождевой жиже рунические знаки, слабо загорающиеся изумрудным светом в ответ на неслышный призыв, исторгающийся из уст Хранителя. Тварь странно дернулась и захрипела. Отвратительная черная кровь, смешанная со слюной, просочилась из плотно сомкнутой пасти. Лаер с отвращением увернулся, на мгновение прерывая зрительный контакт, за что тут же едва не поплатился откушенной рукой.

Он опустошил тварь подчистую. Вытянул из нее всю магию, которой оказалось невероятно мало, и спихнул с себя потяжелевшее тело, только тут осознав, что вурдалак изорвал в лохмотья куртку и рубашку, глубоко порезав плечи. Но это мелочи, до утра даже шрамов не останется.

Стало немного лучше. Совсем немного. Но все же.

Девушка стойко сдерживала слезы, сделав самый высокомерный вид. Дура. Из-за нее все покалечились, а она сидит и себя жалеет. Пощечину ей дали. Голову оторвать было надо. Все равно она ей без надобности.

Лаер поднялся и заметил, как из холки испитого зверя торчит его клинок.

Вот почему эта тварь оплевала его кровью и едва не лишила кисти. Эта маленькая деревенская… девушка, пытаясь помочь Хранителю, прикончила вурдалака. Не дав испить его до конца. Поэтому Лаеру и показалось, что магии было мало. Вурдалак просто издох на середине, и все из-за этой…

Слов нет. Просто нет слов. И с этой дурой он надеется построить свою империю? Она же лошадок спасать кидается, а там убивать придется. Причем не лошадок.

Нет, он обязательно, что-нибудь придумает. Дня через два, когда наполнится резерв и пропадет отчаянно желание жестоко и медленно убить ее.

Лаер прошелся по тлеющим углям тел вурдалаков, собирая остатки магии и чувствуя себя падальщиком. Собранной магии едва хватило на слабый, часов на пять заслон. Посредине узкого неровного круга полыхал костер, и воздух внутри быстро согрелся. Смотритель пришел в себя первым. Очумело мотая головой, но, не решаясь задать вопросы мрачному Хранителю.

Лаер, задумчиво исследующий опустошенный резерв Рийского, пришел к выводу, что к утру тот очнется, вытянул из сумки одежду, и, не смущаясь, начал переодеваться. Уна, делая вид, что его не замечает (но румянец ее все равно выдавал), сама осмотрела Ирте. С трудом перетащила на лежак, и укрыла одеялом.

Затем, стащив седло со своей мертвой лошади, демонстративно придвинулась ближе к лежанке Смотрителя и, свернувшись калачиком, с головой укрылась одеялом.

Обессилевший Алдор так и остался лежать на берегу. И вышла из леса большая медведица и увидела она Алдора, взвалила его себе на спину и повиновалась голосу отправившего ее к людским поселения. И обратил Избавитель медведицу в женщину, прозвав Везильвией, да и повелел ей вести люд на север. Повиновалась Везильвия.

"Слово о Начале времени, и конце Хаоса. Слово об Избавителе Алдоре, и матери тьмы Фесе."

У Лаера было самое поганое настроение, которое он только мог припомнить. Даже во время посвящения в Хранители, когда его едва не потрошили, закрепляя ореол, он чувствовал себя вполне сносно.

За ночь он поспал от силы часа три. Спина дико мерзла, костер постоянно гас, а обнаглевший Рийский начал храпеть. Ближе к рассвету, когда дышать стало просто невозможно, потому что горячий воздух обжигал горло, заслон растаял, окунув путников в беспощадную утреннюю мерзлоту.

Проснулись все почти одновременно. На ходу перекусывая и кутаясь в плащи, тронулись. Теплее всего было Уне, плотно прижавшейся к спине Смотрителя.

Ирте был смертельно бледен, изредка и незаметно вытирая кровь, шедшую из носа. По нему ударило даже сильнее, чем предполагал Лаер.

Сразу после подъема, Уна чувствующая себя бесконечно виноватой только перед Рийским, охотно выполняла все маленькие капризы Ирте, с удовольствием изображающего предсмертные судороги.

Природа снова подложила Хранителю свинью — первый снег. Если Смотритель, Уна и даже Ирте слегка повеселели, то Лаер окончательно помрачнел, закоченел и озлобился. Пустил рысцой коня, надоев играть сочувствие уже часа три успешно сидящему на искрице Рийскому. Проклятая дрянь снимала боль и усталость, но Ирте, которому невероятно нравилось видеть виноватую девушку, упорно доказывал, что ему все еще очень плохо.