Утушка да луговая,

Где же ты, где ночевала?

Там, там, там при болотце,

В пригороде на заворце.

Шли мужики с топорами,

Детушек распугали...

Иногда “Утушку” пела бабушка совсем по-иному:

Утушка-ути-ути,

Тебе некуда пройти,

Кабы петелька была,

Удавилася бы я...

Навсегда запомнилось нечто весёлое, например про кота:

Бай, баю-бай,

Приди, кот-котонай,

Олександру покачай.

Я-то этому коту

За работу уплачу,

Хлебца кусок

Да говядинки другой,

Выбирай себе любой.

Вот дорогой на кота

Вдруг напала воркота,

Как на милоё моё

Находила дремота.

У кота было, кота,

Изголовье высоко,

А у нашего-то дитятка

Повыше того.

У кота было, кота,

Да кроватка нова,

А у нашего-то дитятка

Колыбелька тепла.

У кота было, кота,

Была мачеха лиха,

Колотила кота

Поперёк живота,

А у нашей Олександрушки

Матушка добра,

Матушка добра,

Шуре титечки дала...

* * *

— Дяденька, сколько часов? — Малыш в синтетической курточке терпеливо стоит на дорожке сквера. Двое его приятелей — тоже. Все трое, может быть, с замиранием сердца ждут моего ответа. На следующий день — опять тот же вопрос, но мальчик уже другой. Я спрашиваю, сколько ему лет. Он показал мне ладошку, пять растопыренных пальчиков, вымазанных пастой от авторучки. Потом вспомнил что-то и добавил ещё один пальчик — с левой руки...

Итак — всего шесть лет. Но как это мало для детства! Между тем даже в этот период современный ребёнок редко бывает совершенно свободным, непосредственным. То есть счастливым. Многие из детей уже в этом возрасте тратят уйму сил в борьбе против садика, непосильных обязанностей, регламентации. Но я убеждён и буду спорить с кем угодно, что во младенчестве и в детстве человек обязательно должен быть счастливым. Обязательно! И он счастлив, если у него есть рядом отец и мать, если он пробуждается не по будильнику, если не голоден и может играть столько, сколько ему хочется. Не так уж и много надо для детского счастья. Пусть рано у нынешних детей появляются учебные обязанности, но они не должны отнимать время у стихийных детских восторгов. Как быстро дети лишаются своей детской сути, превращаясь в маленькие копии взрослых! Стремясь как можно раньше нагрузить детскую душу знаниями и обязанностями, мы не доверяем нашим детям, глушим в них творческое начало. И в общем итоге частенько обрекаем их на духовную бедность. Ту самую бедность, из которой позднее многие люди так и не сумеют выкарабкаться...

Насилие взрослых над детской душой мы обычно оправдываем благими намерениями. Мол, ребёнок должен, обязан то-то и то-то. Но мы забываем, что ребёнок в шестилетнем возрасте ещё ничего никому не должен и ничего не обязан. Он ребёнок. У него совсем иное отношение к миру, иная логика, всё-всё совсем другое! Мы легкомысленно забываем, что это “должен”, “обязан” уместно только тогда, когда человек живёт уже сознательной жизнью, что в шестилетнем-то возрасте человек живёт в состоянии игры (и это тоже труд), что в свободном творческом подражании он учится жизни быстрее и легче, что теперь главное в его воспитании не он, а мы сами, наше поведение, наш образ мысли, наш семейный, как говорится, микроклимат. И я утверждаю, что состояние детства, особенно у городских детей, мы прерываем искусственно и неоправданно рано, то есть ещё до школы.

Однажды я купил в вологодском “Детском мире” игрушечный набор. В упаковке оказалась и инструкция, утверждённая художественно-технической комиссией при Ленинградском городском отделе народного образования. Это шедевр кибернетического мышления: “При словах: “Снесла курочка яичко” на стол надо положить яичко. При словах: “Мышка бежала, хвостиком задела” — подставкой мышки сбросьте яичко со столика”. И т. д. и т. п...

С 1984 года, когда я писал об этом в “Учительской газете”, много воды утекло... И солёной от слез воды, и бурой от крови, то есть красно-коричневой. Безуспешно пытаюсь закрепиться на самых светлых, радостных лужайках детства, но у меня ничего не выходит. Шариковая ручка выводит совсем другие слова. Волевым усилием я возвращаю себя в невозвратные годы. Мой нынешний профессиональный интерес вдруг всколыхнул душу таинственными названиями родных мест: волостей, рек, городов и селений. Всплыло слово Чаронда. Что значит Чаронда? Ведь не зря же на озере Воже образовалось это селение, ставшее городком, не с бухты же барахты, как говорят северяне?

Чаронды в знаменитом словаре Брокгауза и Ефрона не оказалось... В энциклопедии Битнера — тоже. В обеих энциклопедиях “Чародейству” посвящены большие статьи. За “Чародейством” следует материал о “Чартизме” — ему места отведено ещё больше. Хватаю 29 том Большой Советской: “Чаплин”, “Чарджоу”, “Чартер” первый, “Чартер” второй. Стоп: и опять этот “Чартизм”! Сплошь чуждая Азия либо всевозможные англицизмы. Куда же девалась Чаронда? Так и хочется повторить бессмертного Фамусова: “Всё врут календари!” Шабаш... Нигде Чаронды нет... Ни Брокгауза, ни Ефрона не заинтересовала моя Чаронда, хотя её и упоминали в разных бумагах аж в 1474 году. В ХVI—ХVII веках Чаронда считалась небольшим городом с посадом и храмом. Конечно, если б не существовало поблизости свайных древнейших поселений, то не было бы и самой Чаронды. Подаренная неким Есипом Окишевым Кирилловскому монастырю, она утвердилась в истории Руси, но не в БСЭ.

Ну, что ж!.. Нет в БСЭ, значит, нет. Зато в моих “Канунах” она, Чаронда, имеется...

О, как богат этот участок святой Руси! Богат историческими событиями, обусловленными борьбой Суздаля с Новгородской республикой. А сколько русских святых подвизалось в здешних местах (треугольник из нынешних Кирилловского, Усть-Кубенского, Вожегодского районов). Сколько здесь было драм и страданий, включая и наши годы, религиозных, политических и военных катаклизмов. (Вспомним хотя бы защиту Кирилловского монастыря от вооружённого и голодного пана Песоцкого.) Впрочем, если всё вспоминать, то надо начинать хотя бы с Даниила Заточника....