В дверь требовательно постучали. Вошел Мукаров. Зыркнул на Тыковлева по обыкновению своим недобрым черным глазом и сказал, что звонили из редакции журнала “Профиль”, спрашивали, нет ли официального текста высказываний Горбачева на вчерашней встрече с печатью. Но “Профиль” это ладно. Там люди серьезные. Что мы им скажем, тому и поверят. Но пару минут тому назад позвонили из “Курьера” и прямо просят подтвердить, что Горбачев считает колхозный и советский строй устаревшим и недостаточно эффективным. Он сказал якобы, что и в целом в СССР приходит время реформ. С “Курьером” шутки плохи. Газета бульварная, скандальная. Скорее всего, поместят и свое сообщение, и наше опровержение, чтобы шуму больше было. Что делать?

— А чего ты меня спрашиваешь? Я на этой встрече не был. От нас кто-то был?

— Был от соседей Алферов. Говорит, что можно было так понять Михаила Сергеевича. Он словоохотлив, не очень следит за формулировками.

— Алферов, Алферов, — разозлился Тыковлев. — А пленка с записью есть?

— У нас нет. У них — может быть, — сухо ответствовал Мукаров.

— Пока ничего не отвечайте австрийцам. Подождут часок-другой. Не сдохнут. Надо с Михаилом Сергеевичем посоветоваться, как действовать. Он вот-вот должен вернуться.

— Слушаюсь, — ехидно улыбнулся Мукаров. — Молчим как рыба об лед.

Настроение у Тыковлева резко испортилось. Этого ему еще не хватало. Он вполне мог представить себе дальнейший ход событий. Австрийские газеты напишут. В Москве их сообщение разошлют по закрытому ТАСС. Мишку вызовут на ковер. Он, разумеется, будет все отрицать и говорить, что это провокация. Придет запрос совпослу в Вену. Что писать в ответ? Поддержать Горбачева? Можно. Но что напишет по своей линии Мышкин? Что донесут военные? Договориться с ближними и дальними? Можно. Но большой риск. Подставят да еще доложат, что посол предлагал Мишку покрывать. И на кой хрен этот балабол разоткровенничался? Нашел время и место. Идиот ставропольский. Главное, что его сразу не снимут. Только что назначили. Неудобно. На заметку, конечно, возьмут, а по шее, в конце концов, получит посол.

В кабинет Тыковлева вошел радостно улыбающийся и блестящий лысиной Горбачев.

— Здорово! Хорошо покатались. На всю жизнь память будет. Представляешь, даже на могилку к этой Марии зашли. Цветы кто-то кладет. У ней что, родственники остались еще?

— Рад, что понравилось, — поднялся из-за стола навстречу Горбачеву Тыковлев. — Чайку или кофейку? Чаю с молоком, как обычно? Ну, и я тогда тоже. Вопрос тут возник небольшой. Австрийцы звонят и спрашивают, что им писать о вчерашней встрече с прессой. В общем, они тебя поняли так, что ты не одобряешь колхозный строй и предвидишь какие-то реформы в советской системе.

— Это не соответствует, — заторопился, изменившись в лице, Горбачев. — Что ты, не понимаешь, что я такого сказать не мог? Это провокация...

— Будем писать официальное опровержение? — глядя в глаза Горбачеву, спросил Тыковлев. — Давай звать стенографистку. Это надо поскорее сделать, а то не успеем их задержать.

— Да, да! — энергично закивал Горбачев. — Надо опровергнуть. Это они вырвали из контекста и исказили. Так надо и сказать. Исказили. Передержку допустили.

— Нет уж, — завозражал Тыковлев. — Если отрицать, то все и наотмашь. А то только новые вопросы вызовешь своими контекстами и передержками. В Москве не поймут.

— Не поймут, — скис Горбачев. — Слушай, а нельзя ли, чтобы они вообще ничего не публиковали? Скажи им, что это глупости и писать не о чем. Ты же посол здесь, советский посол. Тебя уважать должны. Иначе, что ты за посол? Давай сделаем так, чтобы ничего в газетах не было. Я тебе очень признателен буду. Незачем Москву колготить. Вопрос на пустом месте создавать. Мне не надо и тебе не надо. А?

— Легко сказать, — покачал головой Тыковлев. — Во-первых, я не один отсюда в Москву пишу. Есть еще писатели. Сам знаешь. Во-вторых, если я даже уговорю австрийцев, кто даст гарантию, что не напишут немцы, англичане, итальянцы, американцы. Кто им-то скомандует? Я им не указ.

— Слушай, я тебя очень прошу, — взмолился Горбачев. — Придумай что-нибудь. Ты лучше меня знаешь, как и что. Ну, что им с того, что мне нагадят. Что я им плохого сделал? Наоборот, везде мне говорили, что рады смене поколений в ЦК, свежим взглядам, новых подходам. Ну, не полные же они дураки. Какая сейчас смена колхозного строя? Чушь! Газетная утка без продолжения. Зачем им это?

— Ну, так-то оно так, — процедил сквозь зубы Тыковлев. — Только говорить об этом надо не с австрийцами. Ты согласен?

— Ты лучше знаешь, с кем и как, — заюлил Михаил. — Надо кончить этот вопрос. Нету его. Понимаешь? Нету и не было. Сделай так, чтобы все исчезло. Постарайся!

— Хорошо, — кивнул Тыковлев. — Это твоя просьба, и я передам ее американцам. Они одни могут проконтролировать, чтобы нигде ничего не было. Согласен?

Горбачев неопределенно махнул рукой и взялся за свой чай с молоком. Его любимым приемом было соглашаться, не соглашаясь вслух. Он считал это высшим пилотажем. В конце концов, как-то само собой обойдется. Важно, чтобы ни за что лично не отвечать. Тыковлев, кажется, понимал, что от него требовалось сделать. Вот пусть и делает под свою ответственность. Он как секретарь ЦК дал ему только указание предотвратить появление клеветнической публикации. Выбор средств — его дело. Откуда ему (Горбачеву) знать, какие связи и возможности у Тыковлева. Он советскому послу полностью доверяет. Не может же он ему не доверять.