А сколько бы он, наверное, за прошедший год сам написал. С начала перестройки Кожинов при омерзении к хлынувшему тогда буйно потоку глупостей и лжи не стал писать меньше, чем до этого. Тут его место было особое. Ибо одни его сверстники не без оснований призадумались, почти умолкли, иные же расчирикались до крайности в порядке “торжества победителей”. (Это не из Солженицына, а из Шиллера:

Нет великого Патрокла,

Жив презрительный Терсит...

Что ж, но и “дюжинные люди” имеют свое право.) Бывало и еще иначе. Например, Феликс Кузнецов, особь статья, обрел второе дыхание — или разве даже только сейчас как борец словом и развернулся, на шолоховской ниве. Кожинов, оставаясь прежним, все наращивал свои порядки; но по респекта­бельным посольствам, с их банкетами-фуршетами, шастать не начал, фондов и грантов не домогался, по букеровским и антибукеровским закулисам не шнырял.

Новых его трудов уже не будет. Но, конечно, надо сделать все, чтобы были изданы и с умом прочитаны все старые, включая оставшиеся в рукописи.

* * *

Стоя на углу Поварской и Нового Арбата или проходя там с Вадимом Валериановичем, мы часто вспоминали Собачью площадку, а от Симеона Столпника смотрели на родильный дом Грауэрмана. Мне было приятно поддакивать ему: а там родился и мой брат. Это мне казалось весьма значительным; ну, вы поймете.

Но тогда можно понять, с каким содроганьем я узнал, о, — что там же произведен на свет и актер Ширвиндт! (Кажется, он, ибо он вроде сам и расска­зывал об этом по телевидению; а если и не он, то все равно кто-то с блудливо-наглой улыбкой и лживым всезнанием на лице и в хозяйском голосе: может быть, Марк Розовский, а может, и кинорежиссер N.N. — ну, кто-то, в общем, из шутов, цирюльников, опричников и постельничих нового руководства делами.) Увы, увы...

Однако вдумываешься — и видишь как раз повод повторить: если и из детей Арбата вышел такой боец правого и славного дела, как Вадим Кожинов, то все далеко не так безнадежно. А как безнадежно было бы, рождай Арбат одних только деятелей подземелья или, точнее, их суетных и весьма дешевых сподвижников. Последние — уж точно люди несоветские, как им не поверить; но они суетны, дешевы, невежественны и глупы.

* * *

А впрочем, что это я, и на Арбате ли свет клином сошелся. Не Москвы ли всей, в лучшем смысле этого явления — верность России , — и не России ли всей это было счастливое дитя. То есть счастливо рожденный сын и удалой, преданный заступник.

Да, вот чего уже не будет: по Москве, с горящими глазами и взахлеб повествуя о каждом переулке-перекрестке, особняке и скверике, он уже тебя не поведет. А это было и его, и наше при нем, лучшее наслаждение. И даже не поведет он тебя по Немецкому кладбищу, вдаваясь в историю каждой могилы. Такое бывало, да и он уже как раз там. Но такого не будет.

Одна из блистательных страниц в его трудах и днях — рассказ о Москве, не так уж давний, то ли в “Завтра”, то ли в “Дне литературы”. Беседа была что поэма. И когда собеседник его, журналист, сослался на Пушкина — мол, Москва, Москва, люблю тебя как сын, как русский, сильно, пламенно и нежно, — Вадим Валериа­нович и не вспопашился поправить, что это на деле Лермонтов. Неумо­лимый русско-пушкинский закон. Все, что подлинно наше — нам всем ведь так часто кажется, что это создал или сказал Пушкин; от статуи Петру на Сенатской площади до, добавлю от себя, университета на Моховой или Института мировой литературы.

В день его рождения в июле 2001 года мы заочно помянули его в доме на Молчановке. Расходясь, чувствуем, чего-то не хватает. И как-то посмотрели друг другу в глаза, и вышло — “Меж высоких хлебов затерялося”. Там конец — совершенно общерусское чувство к безвременно ушедшему.

Будут песни к нему хороводные

По ночам из села долетать,

Будут нивы ему хлеборобные

Безгреховные сны навевать.

Да: не карнавальные, а хороводные. И вся Россия, а не только Арбат и Москва.

Вячеслав МОРОЗОВ

ЛИДЕР

БЕСТОПЛИВНОЙ ЭНЕРГЕТИКИ

Каждая новая идея, как правило, проходит три стадии: этого не может быть, а в этом что-то есть и — кто же этого не знал?..

Макс Планк

На сегодняшний день признание сделанного акционерным обществом “Криокор” и его председателем Совета директоров Александром Степанцом пребывает во второй стадии. Первую они уже миновали. Хочется надеяться, что не за горами и третья, заключительная, поскольку сегодня даже самые завзятые оптимисты говорят, что запасы основных видов топлива на планете — угля, нефти и газа — могут иссякнуть примерно через полтора столетия. Срок, прямо скажем, не так уж велик. Подчеркнем особо: для нашей “энергетической” цивилизации. Еще в ХIV—ХIII веке до Рождества Христова в Древнем Египте, во время правления фараона Рамзеса II, пришлось загасить медеплавильные печи, поскольку углежоги вырубили все финиковые пальмы и деревья акации, из которых они получали древесный уголь. В Англии ХVI века королева издала специальной указ, запрещающий вырубку леса для нужд черной металлургии, поскольку остров стал стремительно “лысеть”. Резко упал выпуск металла, и неизвестно, чем бы это закончилось для “владычицы морей”, если бы один талантливый кузнец не придумал способ коксования каменного угля.

Открытие электричества и все дальнейшие изобретения и их усовершенст­вования, связанные с электричеством, на долгий срок утвердили в европейском лексиконе понятие “русский свет”. Еще в 1802 году В. П. Петров предложил освещение “темных покоев” при помощи электрической дуги. Затем история электротехники оставила нам, потомкам, запечатленные имена А. И. Шпа­ковского, В. Н. Чиколева, П. Н. Яблочкова, А. Н. Лодыгина, Б. С. Якоби. К глубокому сожалению, все эти русские гении не были предпринимателями. Например, изобретение Яблочкова “раскрутил” француз Денейруз, учредив хитрое акционерное “Общество изучения электрического освещения по методам Яблочкова”. Благодаря его изворотливости улица Авеню де ль’Опера, площадь Оперы и магазин “Лувр” стали освещаться “русским светом”, а далее, как писал сам Павел Николаевич Яблочков, “из Парижа электрическое освещение распространилось по всему миру, дойдя до дворца шаха персидского и короля Камбоджи”.

1913 год, к которому обращаются на протяжении десятилетий все статистики, интересен для нас в рамках этого очерка тем, что тогда мощность всех электростанций России составляла около 400 тысяч киловатт, а выработка электроэнергии — примерно 2 миллиарда киловатт-часов в год.

По плану ГОЭЛРО предусматривалось за 10—15 лет соорудить 30 крупных районных электростанций общей мощностью 1750 тысяч киловатт (эту цифру строители перекрыли). В их числе 20 тепловых — на угле, сланце, торфе, газе. Еще десять — это гидростанции. В. И. Ленин, подчеркивая значимость электроэнергетики для страны, произнес историческую фразу: “Коммунизм — это есть советская власть плюс электрификация всей страны”. Позже этот ленинский тезис насмешники препарировали по математической матрице: советская власть — это коммунизм минус электрификация... Анекдот конца 80-х годов. Востроязыкий наш народ, к сожалению, недальновиден, ибо сегодня, в начале третьего тысячелетия, более насущен и понятен целым регионам другой анекдот — не “политический”, а вполне отражающий реальность бытия российских граждан. Старичок собрался умирать. Во сне ему является Чубайс и спрашивает: “Ну, что, дед, на тот свет собрался?” — “Да пора уж вроде...” — “Не торопись, ты еще за этот не расплатился!”