Шрифт:
Сколько еще витков предстоит мне в этом холсте. Он становится центром, ему просто некуда деваться — не так плохо я собрал все это по композиции. Теперь сыграть все это, спеть. Да просияют лица, да выразят глаза! Как у Гойи, Веласкеса, Эль Греко, Ван Эйка, у всех, всех сразу — нравится цвет и выражаются одежда, орнаменты, самый воздух, бархат, металл, лен — все свое лицо должно иметь.
Все должно смотреться сразу, издалека, все должно читаться, и вплоть до близкого рассматривания!
И новый завтра день, благодаря моей царственной подруге, верной моей спутнице Ирочке.
Из Детства. В четвертом классе. Год — 1949, г. Уфа
Нашел мой друг Генка Мартышин ковер. Настоящий, на клеенке. Там русалки и лебеди, и все такое. Его обронили по дороге актеры-гастролеры, что в клуб к нам приезжали. А Генка нашел. И принялись мы с него делать копию на кальке, чтоб на базаре продать. Достали же где-то, а? Я выступал в роли художника. Только калька никак не раскрашивалась цветными карандашами. Но все равно было хорошо. А у Мартышиных дома интересно было. В кухне стоял фанерный ящик, большой, как сундук. И Генка однажды показал мне, что там. Там было полно сала. Его отца звали иногда колоть свиней, а это был гонорар. А уж так тогда голодно было.
...Уехали мы потом на Украину. Вернулись уже в родные места, когда я пошел в восьмой класс. Генка мой вырос, стал широкоплечий красавец, кареглазый и смуглый. Но мы почему-то решили сделать вид, что забыли друг друга. И не здоровались в школе. Благо в разных классах были...
20 апреля 1980 г.
У моей картины очень много ресурсов. Они открываются мне день ото дня. Я убеждаюсь в правильности моего центра, в точности состояния его. И сколько еще возможностей! Я вижу все.
26 апреля 1980 г.
Моему триптиху, вернее, центру — месяц. Все идет более чем скоро. Середина работы — она самая протяженная. В картине нет мелочей, есть главное и второстепенное. Но степени того и другого совершенно конкретную форму должны иметь и цвет. И надо этого достигать. И одинаково трудно. И главное и второстепенное. Причем в главном — больше определенности, и можно скорее добиться результатов. А вот во второстепенном надо искать эту степень второстепенности. Причем — возможны варианты, и надо выбрать единственный... И еще — форма триптиха.
(без даты. Весна 1980 г.)
На днях созвонились и пришел ко мне Ирин коллега писатель Юрий Лощиц. Тоже добрый радетель, знаток русской истории. Говорили недолго (я болею), но хорошо. Потом он переводил мне со старославянского вслух “Задонщину”. Прямо с листа. Даже записали отдельные главы на магнитофон. Пригодится.
1 мая 1980 г.
Занимался в триптихе центром: перечислением и наполнением. Это притягивает, все обрастает плотью и ведет меня. Начинает проявляться как бы само по себе. Делаешь руку — нужна тряпка рядом, делаешь ее — нужен орнамент, затем — блеск металла, к нему — лицо, трава — создаешь целый мир.
Каретник — это слово вошло в мой лексикон очень рано, оно было обиходным. Так у нас в Уфе в фабричном поселке с деревянными бараками, еще довоенными “времянками”, называли стоящие у каждого такого дома — сараи. Я не знал даже, что по корню это означает связь с каретой. Видно, потомки дворовой челяди да ямщиков принесли сюда это слово. А в нашем каретнике было дополна дров, да погреб с картошкой, которая спасала в голод, да коза, которую я пас летом на задах нашей фанерной фабрики.
Не помню свою маму молодой. Сохранилось лишь несколько фотографий. Даже в начале войны у нее были еще округлые плечи, руки, по-крестьянски круглое лицо. Но война и голод послевоенный — сделали свое дело. Мама работала на фабрике разнорабочей — таскала фанеру в сушильном цеху. И когда в 1950-м отец все-таки к нам вернулся — она была уже старуха.
Дед мой по материнской линии не узнал, не увидел 17-го года. Он погиб в первую мировую с сознанием, что другого не дано в жизни. Бабушка Дарья Никифоровна Треньхина одна растила двух дочерей в Оренбургской области. Росли мать моя и тетка Настя на затирухе (мука с водой). Коровы не было, мужика своего не было. Перебивались кое-как. И бабушка дочек своих все норовила в гости отправлять к родичам своим, что тут же жили, особенно к дяде Пете Лаптеву — там посытнее.
18 июня 1980 г.
Бабушка Дарья и нас с сестрой вырастила. И к другой дочери уехала, к Насте, когда отец наш вернулся.
По отцовской линии я не знал своих предков, дедов, бабок. Хотя они жили недалеко, в Белебее — переселенцы с Брянщины. Такие были люди... А уж дальше дедов моих — родословная моя тает во мраке невежества беднейших крестьянских семей. По обеим родительским линиям.
...Помню фотографию деда, маминого отца, в военной форме. Лицо очень русское, даже казацкое. Думаю, давно Треньхины жили в Оренбургской области, еще со времени Грозного. Сначала это была казацкая застава, а потом просто крестьянствовать стали. Еще мама помнит приходящих к ним кочевников-киргизов с товарами... И мама, и бабушка так хорошо вязали оренбургские шали!