Обратите внимание на умилительную оговорку: “иногда”. Служащая Центра, скорее всего получающая деньги за работу с русскими, согласна великодушно признать, что они иногда, порой, временами, от случая к случаю, но все-таки — ведут себя как нормальные люди.

Если высказывание безвестной англичанки (совпадающее с мнением миллионов западных обывателей) покажется читателям недостаточно репрезентативным, предложу им художественное обобщение. “Эти сумасшедшие русские”, — авторская сентенция американской знаменитости Генри Миллера (М и л л е р Г. Тропик рака. Пер. с англ. М.,1991). Такие популярные личности, как Генри Миллер, конечно же, не могут ошибаться...

На русских почему-то не распространяются правила пресловутой западной толерантности. Это вам не французы, даже не итальянцы. Героиня рассказа Джона Апдайка “Такие респектабельные люди” всю жизнь хранила жуткую тайну: муж обвинил ее в связи с “итальяшкой”. Страшило не само обвинение (женская эмансипация — лозунг эпохи), а вызывающая неполиткорректность словечка “итальяшка”. Пересказав любовнику разговор с супругом, героиня заменила его эвфемизмом — “местный”. И лишь в конце рассказа умирающий муж признается своему счастливому сопернику, какое страшное слово он когда-то произнес. (Современная американская новелла. 70—80-е годы. Пер. с англ. М., 1989).

А тут — “mad, bad...”. Впрочем, кому-то “сумасшедшие русские” даже нравятся. Та же русская служба Би-би-си назвала в числе людей года Оксану Федорову, коронованную в 2001 Мисс Вселенной. Она, по словам журналистов, “удивила мир не только красотой, но и непредсказуемостью, в очередной раз напомнив Западу о героинях Толстого и Достоевского. Она не бросалась на рельсы и не жгла в камине купюры, она всего лишь отказалась от титула, о котором ее сверстницы могут только мечтать: короне Мисс Вселенной предпочла учебу в университете МВД. Ну не жена ли декабриста?” (BBC Russian.com).

Положим, Оксана Федорова отказалась от короны не ради учебы, а ради нормальной личной жизни (контракт жестко лимитирует ее в течение года). Все равно: да здравствует русская экс-королева, а заодно Толстой с Достоевским! О которых западные обыватели и не слыхали... Федор Абрамов, побывавший в США в конце 70-х и поначалу восхитившийся индустриальной мощью, позднее с ужасом записал: “...О русских писателях — Толстом, Достоевском — не слышали”. И в другом месте: “У нас немало тунеядцев и мерзавцев, но таких неучей нет. Чему учатся в американских школах?” (А б р а м о в Ф. Неужели по этому пути идти всему человечеству? — “Наш современник”, № 12, 1997).

Как бы то ни было, попытаемся извлечь хоть что-то положительное из статуса заведомых изгоев. Коли уж на Западе о нас говорят и пишут без положенной политкорректности, то и мы позволим себе высказаться без обиняков. О человеке Запада. Конкретно — об американце.

Почему именно о нем? Во-первых, потому, что миром правит Америка. Во-вторых, потому, что Америка стала символом Запада, синонимом торжествующей системы. “Быть американцем, — не скрывая гордости, пишет Макс Лернер, — уже не значит всего лишь принадлежать к определенной нации... Америка олицетворяет теперь одну из ключевых структур человеческой цивилизации — образ действий и шкалу ценностей” (Л е р н е р М а к с. Развитие цивилизации в Америке. Пер. с англ. М., 1992).

— А разве можно говорить о едином национальном характере? Будь то русский или американский, — этим вопросом Иона Андронов (известный советский журналист, многие годы проработавший в Соединенных Штатах) ответил на мою просьбу описать характер типичного американца.

Возражение в подобной ситуации распространенное. Однако, на мой взгляд, неосновательное. Естественнее всего сослаться на собственный опыт. За годы общения с людьми каждый имел возможность убедиться, что, к примеру, характер кавказца не похож на немецкий, а характер американца — на русский (и шире — славянский).

С особой остротой я почувствовал это в памятный день сентября 1993 года, когда Ельцин подписал Указ № 1400. Это событие застало меня на базе отдыха МГУ на берегу Можайского водохранилища, где проходила международная конференция по интеллектуальным системам. Собрались математики и философы из многих стран.

Мой доклад завершал программу первого дня. Как только закончилось обсуждение, включили телевизор. Диктор как раз зачитывал текст Указа. Или это был сам Ельцин — не помню. Врезалось в память поведение собравшихся.

Первыми поднялись китайцы — большая, сплоченная группа. Слегка наклонили головы и вышли из зала. За ними потянулись немцы, бельгийцы, парочка французов. Остались русские, словенец и серб. Словенец не проронил ни слова, но глядел сочувственно. Молчал и серб, профессор из Белграда, положив на колени огромные руки. Наконец поднял голову, вскинул ладони и прорычал: “Поеду в Москву и убью его!..”

Характерным получилось и окончание дня. Хотя какой уж тут день — засиделись далеко за полночь. Патетические речи до одури, а затем депутат только что упраздненного Моссовета, отвечавший за науку и потому приглашенный на конференцию, взял появившуюся откуда-то гитару и несколько часов кряду пел отчаянно романтичные песни советских технарей. И как-то сразу стало ясно: все это в последний раз. И сердечность, и наивные песни, и сама советская интеллигенция, не знавшая слов “безработица”, “невыплата зарплат”. Все рушится в тартарары.