Шрифт:
Наталья Блудилина • Единый стих, торжественно звучащий (к 200-летию Николая Языкова) (Наш современник N3 2003)
К 200-летию Николая Языкова
Наталья Блудилина
ЕДИНЫЙ СТИХ,
ТОРЖЕСТВЕННО ЗВУЧАЩИЙ
Поэзия Языкова и поныне радует нас своей мужественной твердостью, чистотой и свежестью, как “единый стих, ...торжественно звучащий, — и, словно блеском дня и солнечных лучей”, животворящий наши души.
Языков творил в “золотой век” русской поэзии, рядом с Жуковским, Пушкиным, Тютчевым, Боратынским, когда, казалось, с трудом можно было отстоять самобытность поэтического дарования. Но в первых же стихах молодого поэта его современникам “послышалась новая лира”: “разгул и буйство сил... свет молодого восторга... юношеская свежесть” (Гоголь), “сильный голос” (Константин Аксаков), “певец роскошный и лихой” (Боратынский). Пламенные, полные жизни, силы и внутренней гармонии стихи Языкова были столь пленительны, что его друг Боратынский пророчески заметил: “...мы еще почувствуем все достоинство его бессмертной свежести”.
Как мастер, виртуоз стиха, Языков занимает и поныне видное место в нашей поэзии. “Имя Языков пришлось ему недаром, — говорил Гоголь. — Владеет он языком, как араб диким конем своим, и еще как бы хвастается своею властию. Откуда ни начнет период, с головы ли, с хвоста, он выведет его картинно, заключит и замкнет так, что остановишься пораженный”.
Поэзия Николая Языкова целостна, едина и в ранней, и в поздней лирике в выражении порывистой непосредственности чувств и удалой силы человека “русского душой”, которого не сломил даже тяжкий недуг последних лет жизни. Иван Киреевский утверждал: “Все стихи его, вместе взятые, кажутся искрами одного огня, блестящими отрывками одной поэмы, недосказанной, разорванной, но которой целость и стройность понятна из частей”.
Николай Михайлович Языков родился 4 марта 1803 года на Волге, в Симбирской губернии, в просвещенной дворянской семье, принадлежавшей к старинному и богатому роду. Первоначальное образование он получил дома, рано начал писать стихи и с увлечением предавался этому занятию. Впоследствии он лениво и неохотно учился в Петербурге — в Горном кадетском корпусе, а затем в Институте путей сообщения, не чувствуя склонности к математике и другим специальным предметам. В конце концов в 1821 году его исключили из института “за нехождение в классы”.
Языков уже в то время всей душой был предан поэзии, литературе. В Петербурге он завязал знакомства в писательском кругу и с 1819 года стал печататься. Карамзин, Жуковский, Батюшков, позже — Байрон и молодой Пушкин были для него литературными кумирами и учителями. К пластике и мелодичности стиха поэтов школы Жуковского Языков прибавил мощь, громкозвучность и торжественность стиха классицистов Ломоносова и Державина. Стихи молодого талантливого поэта, полные огня и движения, были встречены с большим сочувствием.
В 1822 году Языков по настоянию старших братьев решил продолжить учение и поступил на философский факультет Дерптского университета. Здесь он очутился в своей стихии, погрузился в изучение западноевропейской и русской литературы, как прошлой, так и современной.
Эстляндский город Дерпт (ныне Тарту) часто называли “ливонскими Афинами” — он был одним из крупных культурных и научных центров тогдашней России. В университете преподавали видные ученые, поддерживались живые связи с европейскими научными кругами.
Дерптская жизнь как нельзя больше пришлась Языкову по душе. Тамошние студенты поддерживали традиции немецких буршей XVIII века с их разгульными кутежами, веселыми похождениями, дуэлями на рапирах, застольными песнями. Языков стал восторженным поклонником и певцом этих вольных и даже буйных нравов. Без него не обходилась ни одна пирушка. “В одной рубашке, со стаканом в руке, с разгоревшимися щеками и с блестящими глазами, он был поэтически прекрасен”, — вспоминал товарищ поэта по университету. Звонкие стихи Языкова заучивались наизусть, перекладывались на музыку и распевались студенческим хором. Характерные строки одной из песен:
Да будут наши божества
Вино, свобода и веселье!
Им наши мысли и слова!
Им и занятье и безделье!
Языковские песни, как и память о нем самом, жили в Дерпте много десятилетий.
Но, упиваясь “вольностью” дерптской жизни, Языков ни в малой степени не поступался своими пылкими национальными чувствами. Напротив, в “полунемецкой” обстановке, окружавшей его, эти чувства еще более окрепли. Он организовал кружок русских студентов, на встречах которого “рассуждали о великом значении славян, о будущем России”. Для этого кружка Языков написал знаменитую песню, любимую многими поколениями русского студенчества, “Из страны, страны далекой”. Особенно красноречивы ее последние строки: