Шрифт:
В марте 1995 года на Ильинских чтениях в ИМЛИ Кожинов говорил (что мне, что с трибуны — уже не помню): “Ильин — одна из крупнейших фигур. Но я сомневаюсь, что Ильин — путеводная звезда... Вся политическая линия Ильина: Россия 17-го года не имеет права на существование... Розанов и Леонтьев — глубже Ильина”.
Докторскую свою диссертацию “Славянофильство и творческие искания русских писателей XIX века” я защитил в ИМЛИ РАН — родном институте Кожинова — в 1995 году. На защите выступал и Вадим Валерианович. В журнале “Родная Кубань” я приводил текст его выступления. Дальнейшие наши связи были через нашего общего ученика О. Г. Панаэтова. Мой Учитель стал его научным руководителем”.
P. S. Кстати, в мае 2003 года конференция в Армавирском университете, посвященная наследию В. В. Кожинова, повторилась.
II. “Это бесстрашный человек”
Виктор Дмитриевич Дувакин, чьи университетские семинары на рубеже 40 — 50-х годов посещал Вадим Кожинов и у которого я в 1953 году писал курсовую работу о Маяковском, в 1966 году был отстранен от работы на филологическом факультете за то, что во время суда над Андреем Синявским вместо осуждения своего бывшего студента произнес хвалу в его адрес. (Кстати, на мой взгляд, Синявский как филолог таких дифирамбов не заслуживал и восторженная речь Дувакина вольно или невольно носила всего лишь общественно-политический характер). Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Отстраненный от преподавательской работы, Дувакин занялся толковым делом: стал записывать на магнитофон свои беседы с самыми разными интересными людьми: с Тимофеевым-Ресовским, Шульгиным, с Михаилом Михайловичем Бахтиным…...
В прошлом году книга его бесед с М. Бахтиным вышла в издательстве “Согласие”. В беседах Дувакина и Бахтина не случайно много раз заходил разговор о Вадиме Кожинове. Вадим Валерианович вместе с Сергеем Бочаровым, Петром Палиевским и Георгием Гачевым сделали все для того, чтобы извлечь из научного небытия имя ученого, жившего с конца 30-х годов в забвении в городе Саранске. Перевести его в Москву, издать книги о Достоевском и Рабле, словом, вернуть незаурядного мыслителя в лоно отечественной культуры.
Мы перепечатываем из вышедшей книги характерный отрывок из разговора Бахтина с Дувакиным, где речь идет о Кожинове. Бахтин защищает Вадима Валериановича от несправедливых упреков Дувакина, подозревавшего, что Кожинов отдалился от бывшего преподавателя из-за того, что последний попал в идеологическую опалу.
Д.: А “Достоевского” Вы написали ведь в первый раз перед арестом?
Б.: Еще перед арестом, да.
Д.: В 28-м году?
Б.: Да.
Д.: Так что Вы уехали уже человеком с именем. Эта книжка, вообще говоря, была замечена.
Б.: Замечена была книжка, да, замечена.
Д.: О ней писали. А второе издание делали, сидя в Саранске?
Б.: Второе издание я делал, сидя в Саранске, да-да. Ко мне туда приезжали Кожинов, редактором моим был... Сергей Георгиевич Бочаров. Вот.
Д.: А! Сережа Бочаров!
Б.: Тоже... друг, и он тоже приезжал ко мне в Саранск.
Д.: Вот это хороший парень...
Б.: Очень хороший. Замечательный.
Д.: А Вадим Кожинов — это мой ученик, и близкий ученик, но я должен все-таки сказать — Васька Буслаев: “Размахнись, плечо!” Опираться на него трудно. Он, правда... должен сказать, что я от него услышал... Я не знал, где Вы, что Вы... и какой Вы... Он очень способный человек.
Б.: Он очень способный человек.
Д.: Очень способный... но довольно беспринципный. К сожалению. Вот не знаю... Он очень всегда подчеркивал, что он мой ученик и так далее, а потом фьюить — и исчез. Как-то стало это не очень приятно...
Б.: Ах, Вы думаете, что в связи вот с этой Вашей историей?
Д.: Да!
Б.: Нет, что Вы! Вы не знаете Кожинова! Для него этого не существует совершенно. Он человек абсолютно бесстрашный. Нет-нет, что Вы! А его отношение ко мне? Я был тогда еще, собственно, “минусник”, никому не известен. Книжку эту забыли — “Достоевского”... Он все это сделал. Ведь если бы не он...
Д.: Он продвинул Вам книжку?
Б.: Только! Только! Только. Я и не собирался.
Д.: Да что Вы!
Б.: Да, и не собирался. И “Рабле” у меня лежал в столе готовый, но я и не думал его публиковать и считал, что это невозможно, и так далее. А вот он явился — и все сделал.
Д.: И прошибал всё?
Б.: Прошибал всё это! Прошибал, и гениально прошибал.
Д: Ну это, конечно... Вадиму, конечно, большая честь, если это так.