Я находилась уже в первом ряду среди самых успешных прокажённых, и у меня не было особого выбора. Или спущусь сейчас по ступенькам со сцены, остановлю тем самым репетицию и скажу сестре Стелле, что у меня идёт кровь из носа, или поступлю по-своему.

Я не могла предполагать, что во мне ещё что-то осталось после того, как вылилось столько крови. Но оказалось, это «что-то» не только осталось, но ещё и возрастало. Мною двигало какое-то загадочное существо, которое стремилось выбраться наружу и выплёскивало из носа кровь.

Я дрожала. Нет, неверно. Я содрогалась.

Что-то стучало у меня внутри, в желудке, сотрясая всё тело и стреляя вверх, в голову, словно мяукая и царапая меня повсюду.

Если не выпущу это «что-то», тут же умру в страшных муках, потому что у него острейшие когти – у того, кого рожу с минуту на минуту.

Я вцепилась в подол Марии Терезы. Людовика пошатнулась. Увидев это моё незапланированное действие, все остальные умолкли и стали медленно отползать в стороны. В лучах прожектора остались только мы вдвоём. Людовика, должно быть, восприняла мои неожиданные действия как ещё одну пощёчину и с ужасом смотрела на меня.

– У меня был рыжий котёнок, – заговорила я, опустив голову. И Людовика сразу же поняла, что, если не хочет провалиться, следует подыграть.

Не поднимая головы, я искоса взглянула на неё, желая убедиться, что она отлично изображает сочувствие. И она действительно очень походила на Мать Терезу Калькуттскую, которая выслушивает последние слова умирающего от проказы человека. Молодец. Я не сомневалась – она поймёт, что нужно делать.

Стоя на коленях возле Людовики, я крепко держала её сутану, так что она не могла отойти, взмахнув своим белым покрывалом с синими полосами.

«Спокойно, спокойно, спокойно!» – приказала я себе и продолжила.

– Я называла его еврейским котёнком. Я нашла его в поле, он остался без матери, настоящий дикий котёнок. Ему было недели две, может, чуть больше. Он уже умел кусаться и царапаться. И был злой. Я накормила его, приласкала и унесла к себе. Он стал самым ласковым котёнком на свете. И однажды спрятался в рукаве одного из гостей, Мать Тереза.

Мать Тереза ласково провела рукой по моей голове и вопреки желанию Людовики с нежностью произнесла:

– Продолжай, дочь моя, продолжай. Я здесь для того, чтобы выслушать тебя.

Иногда она выводила меня из себя своей актёрской глупостью.

«Спокойно, Леда. Никакого волнения», – приказала я себе.

С тупым выражением на лице, изображая нечто вроде мечтательного ступора, глядя в пол, я продолжала:

– Это было самое воспитанное существо на свете, отличавшееся врождённым благородством, ну просто принц. Когда я возвращалась поздно ночью, он встречал меня заспанный. Потом, шатаясь, шёл досыпать. Однажды я заперла дверь. Он пытался открыть её, толкая всем туловищем, рассердился, устроил светопреставление и ворчал на меня целую неделю. Пылесос приводил его в ужас. Ленивый был кот, беззащитный, кот-поэт. Я купила ему механическую мышку. Он стал недоверчиво обнюхивать её. Когда я завела мышку и она задвигалась, он зашипел и убежал, спрятался под шкаф.

– Ох… – Мать Тереза огорчилась. Озаботилась. Людовика, напротив, была вне себя от ярости.

А я не проявила никаких эмоций.

– Когда он вырос, вокруг нашего дома стали бродить кошки, заигрывая с ним и зазывая. Это пугало его, он перестал выходить на улицу. Я решила, что ему пора познакомиться с миром и отнесла его на тротуар под окно. Он чуть с ума не сошёл от страха. Его окружили голуби, он испугался и отчаянно звал меня, мяукал, жался к стене. Другие животные и коты были для него странными созданиями, которым он не доверял, или врагами – их он опасался. А людей не боялся. Неожиданно прыгал мне на плечи, лизал мои волосы. Думал, что я – кот, а настоящие коты – это что-то другое.

Я помолчала.

Потянула за сутану Марию Терезу и начала медленно подниматься.

– Дочь моя… – заговорила Людовика, воспользовавшись моим молчанием, чтобы продолжить сцену. Ведь не могла же она, главная актриса, говорить меньше статистки. Но я остановила её. Взяла за руки и сжала так крепко, что она невольно замолчала.

Стоя рядом с ней, но по-прежнему скорбно опустив голову, я заговорила совершенно убитым тоном:

– Огромная соседская собака растерзала его. Он походил на игрушечного кота, на куклу, один глаз вывалился, лапа безжизненно свисала, ну совсем как кукла, которую разорвала какая-то жестокая девочка.

Я почувствовала, как руки Людовики постепенно выскользнули из моих ладоней. Не произнеся ни слова, она в потрясении упала на колени. Негромкий стук, раздавшийся при падении её невесомого тела, придал некий пафос финалу. В общем, она не так уж плохо довела сцену до конца. Иначе я не призналась бы в этом. Марио я никогда не лгала.

– Если будешь устраивать такие глупости, Леда, кончишь тем, что я перестану тебе что-либо рассказывать!

– Да ладно, Марио. Я была умницей. Всё прошло прекрасно.