Выполнить этот трудный и сложный полет поручили мне, я я сразу же после возвращения на Землю Юрия Гагарина начал готовиться к нему. Я многому научился, когда был дублем Гагарина. Вместе со мной готовился и мой друг Космонавт Три — человек удивительного хладнокровия, железной выдержки, мужественной решимости. Нет сомнения, что во время своего полета, который не за горами, он намного приумножит то, что сделали мы с Юрием Гагариным в первых рейсах в просторы Вселенной.

Вместе с Космонавтом Три мы проходили специальную тренировку, много занимались, тщательно изучали карты земного шара с проложенной на них проекцией космического маршрута. За семнадцать витков «Восток-2», на котором предстояло лететь, должен был побывать над всеми материками и океанами, его путь, подобно гигантским синусоидам, пролегал почти над всеми странами мира и, нанесенный на карту, напоминал серпантин горных дорог.

Особое внимание уделялось парашютной подготовке. Конструкция космического корабля и его системы предусматривала два способа приземления космонавта: в кабине корабля или путем отделения кресла пилота от корабля и спуска его на парашютах. Вот почему мы, уже имеющие звание инструкторов-парашютистов, продолжали отрабатывать все возможные варианты прыжков с парашютом как на сушу, так и на воду. Руководил нашей тренировкой известный в стране парашютист-рекордсмен Николай Константинович.

Космонавт Три — холостяк, а я — человек женатый, и на решение такого сложного вопроса, как вопрос о полете в космос, следовало получить одобрение моей жены Тамары Васильевны. Она знала о том, что вместе с Юрием Гагариным я готовился к первому полету человека в космос, и когда услышала, что мне поручили второй полет, одобрила мое решение — лететь. Она все время поддерживала во мне уверенность в благополучном исходе нового грандиозного предприятия, задуманного в нашей стране.

— Все будет в порядке, Гера, — оказала она, провожая меня из дома в полет.

Перед отъездом на космодром мы ходили с ней по улицам Москвы, пахнувшим летом, обошли Кремль, побывали на Красной площади, а затем по шумной, многолюдной улице Горького дошли до памятника Пушкину, и я положил к его подножию букет цветов.

Так приветствовал Пушкин молодость.

С чувством радости и легкости улетели мы, космонавты, на далекий космодром. Раскаленная августовским солнцем степь, покрытая степными цветами и густым разнотравьем, встретила нас горьковато-вяжущими запахами. Вокруг простиралось разливанное море полыни и чебреца и еще каких-то пахучих трав. На горизонте переливалось знойное марево. Солнце накаляло металлические конструкции так, что до них боязно было дотронуться.

Космодром — это очень сложное хозяйство, со многими постройками, напоминающее одновременно и крупный завод и гигантскую научную лабораторию. Сквозь переплетения металлических ферм проглядывало серебристо-матовое тело ракеты, устремленное в небо. Люди, снаряжавшие ракету в полет, выглядели совсем маленькими в сравнении с ее высоким, гигантским корпусом.

Время летело быстро. Наступил последний вечер перед полетом. Ужинать мы сели вчетвером: я со своим заместителем Космонавтом Три и два врача — Евгений Анатольевич и Андрей Викторович. Ели питательную космическую пищу, выдавливая ее из специальных туб. Разговаривали обо всем и меньше всего о завтрашнем дне. Каждый из нас знал, что он будет нелегким, но все были уверены, что полет пройдет благополучно и еще больше прославит нашу Родину.

После ужина к нам зашел Главный Конструктор, и мы вместе с Космонавтом Три погуляли с ним четверть часа. Это была деловая прогулка. Главный Конструктор дал нам последние советы и наставления, еще раз обратил внимание на особенно важные элементы полета. В сумеречной темноте мы шли в ногу, почти вплотную друг к другу, я — слева, а Космонавт Три — справа от Главного Конструктора. Вся его крепко сбитая, коренастая фигура и твердые шаги, словно отпечатывающиеся на гравии дорожки, невольно вселяли в нас еще большую уверенность в завтрашнем дне.

— В своем полете вы должны тщательно испытать систему ручного управления кораблем, возможность его посадки в любом заданном районе, — сказал Главный Конструктор.

Где-то в вышине сорвалась звезда, оставив в небе легкий след — словно алмазом провели по стеклу. Бледный свет вспыхнувшего прожектора осветил значительное и своеобразное лицо ученого, его крупную голову. Темные глаза его были сощурены, губы плотно сжаты. Он был весь там, в полете, старт которого был назначен на утро. Он посмотрел на часы, и мы без слов поняли, что нам пора спать. Перед серьезным делом надо ложиться рано. У меня с юношеских лет вошло в привычку — перед экзаменами хорошо выспаться. А ведь завтра — самый серьезный экзамен в моей жизни.

Врачи провели очередное обследование. Пульс у меня был спокойный, дыхание ровное, давление крови нормальное. Затем на тело нам приладили датчики, регистрирующие физиологические функции. Вся эта процедура была уже мне знакома, я привык к ней, когда дублировал Юрия Гагарина перед его полетом. Я прислушивался к своему внутреннему состоянию — оно было таким же спокойным, как и тогда.

Спать мы легли в одной комнате. Окна пришлось распахнуть и у коек поставить вентиляторы. Я слышал легкие, металлические звуки, долетающие откуда-то с космодрома, но вскоре забыл о них и уснул. Космонавт Три заснул еще раньше. Ночью стало холодно, я проснулся и выключил вентилятор. Космонавт Три спал все в том же положении, на левом боку, подсунув под щеку обе руки. На столе стоял букет роз. Цветы светились в темноте, во всяком случае, они были самым светлым пятном в комнате. Кто их поставил, я не знаю. Но было приятно увидеть этот знак внимания товарищей.

Мне редко снятся сны, и ночь перед полетом в космос тоже прошла без сновидений. Утром меня разбудил доктор Евгений Анатольевич. Я сразу почувствовал прикосновение его прохладных рук и открыл глаза. Космонавта Три разбудил Андрей Викторович. Было похоже, что оба медика провели бессонную ночь. Хорошие товарищи, они бодрствовали, охраняя наш покой.

— Выспались? А знаете ли, что американский астронавт, поднимавшийся в космос, спал накануне полета лишь два с половиной часа? — сказал кто-то из врачей.