Шрифт:
— Я получил подробный телекс от полковника Верте. Час назад мы также разговаривали по телефону. Зондерфюрер, мои люди в вашем распоряжении.
— Для начала я попросил бы автомобиль для поездки в город.
— Я дам вам в сопровождение десять человек.
— Спасибо, не надо. Я должен в одиночку исполнить то, что мне предстоит.
— Но…
— Вот запечатанное письмо. Если до восьми часов вы не получите от меня известий, вскроете его. Оно содержит все необходимые указания полковника Верте насчет дальнейшего. Всего вам доброго.
— До свидания…
— Да, — сказал Томас, постучав по дереву, — надеюсь.
«Ситроен», конечно, трофейный, но без немецких номеров, запрыгал по безлюдной площади Блез Паскаль. Томас сидел рядом с заспанным молчаливым шофером. На нем был плащ поверх серого фланелевого костюма и белая шляпа. Его целью ранним утром был профессор Дебуше, духовный лидер Сопротивления в центральной Франции. Он жил в служебной квартире на территории широко раскинувшегося университетского городка. Перед главным входом с авеню Карно Томас вышел, сказав:
— Поезжайте за угол и ждите меня.
Затем он направился к университетским воротам. «Боже милостивый, как мне и всем нам сейчас нужна твоя помощь», — думал он.
Прошла целая вечность (Томас звонил и звонил), прежде чем, наконец, с руганью появился старый швейцар в шлепанцах и ночной рубашке, поверх которой было наброшено пальто.
— Бог мой, вы что, рехнулись? Что вам нужно?
— Поговорить с профессором Дебуше.
— В это время? Послушайте-ка… — Швейцар осекся. Банкнота в пять тысяч франков поменяла владельца. — Что ж, видно, дело неотложное. Что мне передать господину профессору, кто его спрашивает?
— Телефон в квартире у вас есть?
— Да, мсье…
— Я сам с ним поговорю.
В тесной подвальной квартире швейцара у Томаса пот выступил на лбу, пока он слушал, прижав трубку к уху, как заливается телефон у профессора Дебуше.
Встала и жена швейцара, она прижалась к мужу, и, перешептываясь, оба испуганно смотрели на Томаса. Затем Томас услышал знакомый голос:
— Дебуше. Что случилось?
Томас произнес хрипло:
— Эверетт.
Он слышал, как профессор ловит ртом воздух:
— Эверетт? Где… где вы?
— В университете. В квартире швейцара.
— Пусть он проводит вас ко мне — сейчас… Я… я жду вас…
Томас повесил трубку. Швейцар сказал:
— Пойдемте, мсье.
На ходу он кивнул жене, все еще смотревшей на Томаса. Тот уже не видел, как отцветшая посеревшая женщина после их ухода подошла к телефону и сняла трубку…
6
— Ради всего святого, что заставило вас совершить это безрассудство — явиться сюда, капитан Эверетт? — известный физик — вылитый Альберт Эйнштейн — стоял перед Томасом в библиотеке своей квартиры возле огромного книжного стеллажа.
— Господин профессор, «Маки Крозан» взорвала мост возле Гаржилесса.
— Да, согласно полученному указанию.
— С тех пор вы виделись со своими людьми?
— Нет. Я и моя ассистентка уже неделю находимся здесь. Я должен читать лекции.
— Но вам известно, что вместо лейтенанта Белькура взрывом руководили бургомистр Касье и гончар Руф?
— Хорошие люди, порядочные.
— Плохие люди, глупые, господин профессор, — с горечью возразил Томас. — Тщеславные! Безответственные!
— Послушайте, капитан…
— Известно ли вам, что вчера вечером устроили эти Богом проклятые идиоты? Взяли рацию и передали имена и адреса членов «Маки Крозан»! Касье! Руф! Профессор Дебуше! Ивонна Дешан! Лейтенант Белькур! Свыше тридцати имен и адресов…
— Но зачем же, ради всего святого? — старик побледнел.
— Чтобы похвастаться. Чтобы лично генералу де Голлю стало известно о самых мужественных героях, заслуживших самые большие ордена… Дураков вы держите там в горах, господин профессор!
Старик долгим взглядом посмотрел на Томаса. Затем сказал:
— Конечно, было ошибкой передавать имена. Но разве это преступление? Разве «Лондон» поставлен этим под угрозу? Едва ли… Так что это не может быть причиной того, чтобы вы с риском для жизни добирались сюда…
Близко, совсем близко подошел к Томасу профессор Дебуше. Глаза ученого были огромными и испытующими, когда он хрипло прошептал:
— Во имя чего вы рисковали своей жизнью, капитан Эверетт?
Томас глубоко вдохнул. «Пускай он убьет меня, — подумал он. — Пускай я не переживу этот день. Тогда я хотя бы погибну при попытке остаться порядочным человеком в эти грязные времена». Он вдруг почувствовал, что совершенно спокоен, как тогда, когда принял решение лишить себя жизни, чтобы покончить с допросами в гестапо. Он произнес тихо: