Шрифт:
Тут молодая женщина расплакалась…
После завтрака Томас и Кристина пошли прогуляться вдоль Изара. Головная боль потихоньку отпускала.
— И вы ничего не помните? — допытывался он.
— Абсолютно ничего.
— И я тоже.
— Господин Ливен!
— При сложившихся обстоятельствах ты впредь могла бы спокойно называть меня Томасом!
— Нет, хочу остаться на вы. При сложившихся обстоятельствах, господин Ливен, для нас есть только один выход: мы расходимся и никогда больше не увидимся.
— Извините, почему?
— Господин Ливен, я порядочная девушка. Ничего подобного со мной еще никогда не случалось.
— Со мной тоже. Предлагаю компромисс. Мы никогда больше не говорим на эту тему. И снова ставим на ноги вашу косметическую фабрику.
— Ах, об этом вы помните?
— Вот именно. И сдержу свое слово. Требуемый вам капитал в вашем распоряжении.
— Господин Ливен, я не могу его принять ни при каких обстоятельствах.
15
15 августа 1946 года возобновила работу немецкая косметическая фабрика «Тролль». Сперва с ограниченным персоналом. В тяжелейших условиях. В сентябре дела стали понемногу налаживаться. Благодаря своим связям с американцами Томасу, деловому партнеру владелицы Кристины Тролль, удалось достать большое количество химикатов, необходимых для производства. В октябре 1946 года фабрика уже выпускала мыло, кремы для кожи, туалетную воду и коронный номер всей программы — «Бьюти милк» (косметическое молочко), пользовавшиеся бешеным успехом. Наняли новых рабочих.
Кристина Тролль по-прежнему обращалась к своему партнеру с холодной вежливостью «господин Ливен». Томас Ливен тоже обращался к своей партнерше с холодной вежливостью «фрейлейн Тролль». Бастиану он говорил:
— Отныне никаких сомнительных дел, слышишь? Всего можно добиться честностью и усердием. Порядочность, старина, уловил? Порядочность!
Бастиан только ухмылялся…
Унылым октябрьским вечером на виллу Томаса Ливена пришла маленькая запуганная женщина. Она бесконечно долго извинялась за то, что не предупредила о своем визите, не говоря при этом, как ее зовут и что ей нужно.
— …я так разволновалась, господин Ливен, так ужасно разволновалась, когда увидела вашу фамилию…
— Где вы ее увидели?
— В регистрационной книге земельного ведомства — там работает моя сестра. Мы с детьми по-прежнему живем в Фрайлассинге, туда нас переместили в 45-м. Нищета, теснота, крестьяне относятся к нам отвратительно, а теперь еще эта погода…
— Сударыня, — терпеливо сказал Томас, — могу я, наконец, узнать ваше имя?
— Эмма Бреннер.
— Бреннер! — Томас вздрогнул. — Вы — жена майора Бреннера?
Маленькая женщина заплакала.
— Да, господин Ливен! Жена майора Бреннера… Он так часто писал мне о вас из Парижа. Он так восхищался вами… Господин Ливен, вы знали моего мужа! Он что, был плохим человеком? Несправедливым?
— Если вы так ставите вопрос, фрау Бреннер, то это может означать только одно: ваш муж арестован, верно?
Всхлипывая, она кивнула:
— Вместе с полковником Верте. Вы ведь его тоже знаете…
— О боже, — сказал Томас. — И Верте?
— С конца войны они сидят в лагере Моосбург — и останутся там, пока не умрут от голода или холода…
— Успокойтесь, фрау Бреннер. Рассказывайте.
Рассказ маленькой женщины прерывался всхлипываниями. Положение Верте и Бреннера выглядело действительно безнадежным. Томас прекрасно знал обоих. Знал как порядочных людей, неприемлевших гестапо. Но в 1944 году адмирала Канариса сместили, и абвер перешел в подчинение к Генриху Гиммлеру. Верте и Бреннер стали вдруг людьми Гиммлера! И оставались ими, пока не пришли американцы и не арестовали их. Для американцев никакой разницы не было. Для них люди Гиммлера олицетворяли СД. А люди из СД были «угрозой безопасности» и автоматически подлежали аресту.
В лагере для интернированных Моосбург имелись досье на всех заключенных, которые подразделялись на различные категории. Время от времени эти досье путешествовали по кабинетам отделов, где пересматривались решения. Все новые и новые категории лиц выходили на волю. И только одна из них могла дожидаться освобождения до второго пришествия: категория «угроза безопасности».
— Не могли бы вы помочь мне? — всхлипывала фрау Бреннер. — Мой бедный муж… бедный господин полковник…
— Я посмотрю, что можно сделать, — задумчиво сказал Томас.