— Ну хорошо, — сказал Томас Ливен. — Господин директор, у вас крупная бумажная фабрика.

— Да, это так. Двести работников. Все восстановлено из руин.

— Поразительный успех. Будем здоровы… — Томас Ливен поднял бокал.

— Присоединяюсь.

— Господин директор, насколько мне известно, вы изготавливаете особую высококачественную бумагу с водяными знаками.

— Верно.

— В частности, вы обеспечиваете ею выпуск новых акций, которые именно теперь немецкие заводы «Штальунион-верке» выбрасывают на рынок.

— Правильно. Акции DESU. Хлопотное дело, откровенно говоря, нужен глаз да глаз! А то как бы моим людям не пришло в голову напечатать пару акций для себя, ха-ха-ха.

— Ха-ха-ха. Господин директор, я хотел бы заказать у вас 50 крупноформатных листов этой бумаги с водяными знаками.

— Как… как вы сказали?

— Заказать 50 крупноформатных листов. Вам как главе фирмы, несомненно, не составит труда обойти контроль.

— Ради всего святого, что вы собираетесь с ними делать?

— Напечатать акции заводов DESU, разумеется. А вы что подумали?

Директор Шалленберг сложил салфетку, не без сожаления посмотрел на недоеденное в тарелке и заявил: «Боюсь, мне пора уходить».

— Ни в коем случае. Будут еще яблоки с муссом в винном соусе и тосты с сыром.

Директор поднялся:

— Сударь, я постараюсь забыть, что когда-то побывал здесь.

— Сомневаюсь, что вы это когда-нибудь забудете, — сказал Томас и положил себе риса на тарелку. — Почему вы, собственно, встали, господин вервиртшафтсфюрер [1] ? Сядьте же.

Лицо Шалленберга стало пунцовым. Он тихо произнес: «Что такое?»

— Сядьте же, ваша курица остынет.

— Вы сказали: вервиртшафтсфюрер?

— Сказал. Вы же им были. Даже если вы в 1945 году напрочь забыли о своем звании. Забыли указать в своей анкете, к примеру. Да и к чему вспоминать? Вы же тогда раздобыли новые документы на чужое имя. Ведь когда вы были вервиртшафтсфюрером, вы носили фамилию Мак.

— Вы сошли с ума.

— Ни в коем случае. Вы были вервиртшафтсфюрером в Вартегау. И вы по-прежнему числитесь в списке преступников, разыскиваемых польским правительством. Под именем Мак, а не Шалленберг, разумеется.

Директор Шалленберг поник в своем старофламандском кресле ручной работы, провел тонкой салфеткой по лбу и сказал чуть слышно:

— Не могу понять, зачем я все это выслушиваю.

Томас Ливен вздохнул.

— Видите ли, господин директор, и у меня тоже непростое прошлое. Я хочу покончить с ним. Для этого и нужна ваша бумага. Подделка потребовала бы слишком много времени. А вот надежные печатники у меня есть… Вам нехорошо? Ну-ну… Выпейте глоток шампанского, это подбодрит… Так вот, видите ли, господин директор, после окончания войны я имел доступ ко всем секретным досье. К тому времени вы скрывались в Мизбахе…

— Ложь!

— Извините, я имел в виду Розенгейм. Поместье Линденхоф.

На этот раз директор Шалленберг лишь слабо пошевелил рукой.

— Я знал, что вы там прятались. И я мог бы вас тогда арестовать, моя должность это позволяла. Но я подумал: а что тебе с этого? Ну, посадят его, выдадут — и что дальше? — Томас с аппетитом съел кусочек куриной ножки.

— И я сказал себе: если ты оставишь его в покое, этот господин через несколько лет опять выплывет. Люди такого сорта никогда не тонут, они всегда наверху…

— Какое бесстыдство! — прохрипел голос из кресла.

— …и тогда он сможет принести тебе пользу. Так сказал я тогда сам себе и поступил соответственно, и теперь вижу, что это было правильно.

Шалленберг с трудом выпрямился.

— Сейчас я иду прямо в полицию и сделаю заявление.

— Возле вас телефон, — Томас Ливен дважды нажал на кнопку звонка.

Вновь всколыхнулось пламя свечей, это слуга Бастиан бесшумно вошел в комнату. В руках у него был серебряный поднос, на котором лежали фотокопии.

— Прошу вас, не стесняйтесь, взгляните. На некоторых фото господин директор в военном мундире, на других — копии распоряжений господина директора за 1941-1944 годы, а также расписка так называемого казначея рейха в получении 100000 рейхсмарок в качестве пожертвования для СС и СА.

Директор Шалленберг вновь опустился в кресло.

— Вы можете убирать со стола, Бастиан. Господин директор уже сыт.

— Слушаюсь.

После того как Бастиан удалился, Томас сказал:

— Кстати, ваша доля в этом деле составит 50 тысяч. Вам этого достаточно?