Ну, а дальше началось избиение младенцев. Второй бронетранспортер попытался развернуться, но получил бронебойный в корпус. Третьему «Ганомагу» взрывом повредило гусеницу, и он едва не перевернулся.

Оставшиеся в живых немногочисленные эсэсовцы выпрыгивали из поврежденных машин и разбегались, используя естественные укрытия местности, кустарник, траншеи. Они умело и сноровисто рассредоточивались, уходя от свинцового дождя.

– Грязные боши! Это вам от моей мамочки из Калифорнии! – азартно прикрикивал командир головного танка, вырвавшегося на радостях вперед и поливающего фрицев из пулемета.

И получил два заряда из фаустпатрона в моторный отсек и под башню.

Эсэсовцы сопротивлялись до последнего. По боям с русскими они отлично помнили, что живыми их не берут. И сейчас готовились подороже продать свою жизнь.

– Отсекаем! – приказал Вильямс.

Вокруг простиралась ровная местность, на горизонте виднелся городок, пылающий после налета английской авиации. Хорошее место для охоты. Танки начали охватывать эсэсовцев, отрезая им пути к отступлению…

«Мерседес» лежал набоку. Повезло, что снаряд рванул рядом, а не врубился в салон. Шофер был посечен осколками и, хрипя, истекал кровью в салоне. Но он не интересовал никого. Главное, пассажиры были живы. Вжимаясь в землю, они лежали в старой воронке от авиабомбы, на дне которой хлюпала вода.

– Гром и молния, – прошептал гауптштурмфюрер СС Зигмунд фон Рихтгофен. – Откуда здесь американцы?! Нас зажали!

«На кого я сейчас похож», – совершенно не к месту подумал гауптштурмфюрер и, поняв всю абсурдность своих мыслей, издал нервный смешок. Смерть уже почти схватила его за шиворот, а он волнуется по поводу чистоты еще недавно идеально выглаженного и отлично скроенного мундира.

Грохот стоял адский. Грохотали автоматы и пулеметы. Грохотали танковые орудия. Грохотали двигатели. Обычная какофония боя была чужда обоим эсэсовцам, мастерам совсем других дел, ни разу не кормившим вшей в окопах, не нюхавшим пороха на переднем крае. Ухнул фаустпатрон – он возвещал о том, что сопровождавшая охрана решила биться до конца. И этот самый конец не за горами.

Оберфюрер Лиценбергер, цепко сжимая свой бесценный портфель, приподнялся, чтобы прикинуть пути отхода. Пули с вжиканьем прошли поверх его головы. Он пригнулся, дрожащими пальцами расстегнул мягкую кожаную кобуру и вытащил «вальтер» – смешное оружие против танков.

– Я попытаюсь уйти и вывести вас, герр оберфюрер! – воодушевленно воскликнул Зигмунд.

– Бесполезно, – Лиценбергер почувствовал, как его сердце остро кольнуло, оно не было рассчитано на такие перегрузки.

– Мы вырвемся. И я спасу материалы, – Зигмунд кивнул на портфель.

– Бесполезно, – повторил оберфюрер с горечью.

Они знали друг друга давно – еще со времени учебы Зигмунда в Кенигсбергском университете. Побывали вместе в таких адских местах, о которых мало кто слышал. Работали в концлагерях с экспериментами над унтерменшами. Много пережито ими вместе. Зигмунд не раз выручал своего руководителя и учителя. Тот платил ему стремительным продвижением по службе и доступом к фантастическим тайнам. И вот теперь Лиценбергер направлял «вальтер» в лоб своему ученику.

– Прости, Зигмунд. Ты был мне как сын. Но ты слаб для этих тайн.

Расклад сил, как и смертный приговор, был прост и обжалованию не подлежал. Гауптштурмфюреру нужно поднять и развернуть ствол автомата, а его противнику – сделать лишь одно движение пальцем. Не опередить! Сейчас Зигмунд умрет. Его, потомка известной военной фамилии, родственника легендарного летчика Первой мировой войны «Красного барона», а также двоюродного племянника фельдмаршала авиации, сейчас продырявят пулей, без сожалений и сомнений, как какое-нибудь ничтожное животное из концлагеря. И это через два дня после того, как ему исполнилось двадцать шесть! Он погибнет не как солдат – в бою, от вражеской пули, а от руки человека, которого когда-то боготворил. В этом было что-то настолько неправильное, что его разум отказывался охватить и принять сей факт. Не было страха, только недоумение и пустота.

– Прости, мой мальчик. Но все причастные должны умереть. Мы встретимся в следующем перевоплощении! – произнес оберфюрер.

На Зигмунда вдруг накатила злость. Чертов лицемер не мог ничего сделать без патетического вступления. Это было подло!

Гауптштурмфюрер никогда не давал оснований усомниться в своей стойкости и верности. А этот старый негодяй рассудил, что верности и стойкости у него нет. И теперь лишал его возможности умереть достойно. Он не заслужил такого!

Взялся делать – делай, а не болтай, как на лекциях. К этой истине оберфюрер никогда не относился с почтением. Это его и подвело…

Словно в замедленной киносъемке Зигмунд четко увидел, как палец учителя заскользил, вдавливая спусковой крючок.

Мгновение – и гауптштурмфюрера словно двинули кузнечным молотом по лбу. Мир накрыл глухой колпак. Значит, так ощущает себя человек, которому вошла пуля в лоб? В ушах вата, мысли ворочались с трудом. Кому вошла пуля? Ему вошла? Стоп! Оберфюрер Лиценбергер! Он лежит в грязи, его спина – кровавое месиво… А он, Зигмунд, на коленях… Живой!

С трудом он осознал произошедшее.