Утешало одно: несмотря на всю странность появления Ларина, отнеслись к нему по-человечески, даже обыскивать не стали и мобильник не забирали. Правда, позвонить с него он не мог – в полуподвальном помещении, под толстыми сводами не было связи.

В цокольном этаже старинного дворца воздух полнился сыростью, прохладой и звуками, казалось, копившимися здесь последние три столетия. А теперь, когда появился человек, они вновь ожили. Где-то мерно капала вода. Что-то потрескивало в стенах. Пронзительно-голубое небо по ту сторону зарешеченного окошечка превратилось в серый, слабо подсвеченный лоскуток. Ларин лежал на узкой жесткой деревянной лавке и в сгустившейся темноте не мог уже следить за причудливыми трещинами, разошедшимися по старой штукатурке. А ведь это было единственное его занятие за последние несколько часов. Никто не спешил прийти к нему, никому вроде не было до него дела. Хотя логика подсказывала, что это не так.

Где-то наверху раздавался приглушенный женский смех, долетал от псарни далекий собачий лай, иногда волнами наплывала тихая музыка. Привычный мир оставался существовать за толстыми стенами. А тут, в цокольном этаже, время остановилось. Неизвестность всегда напрягает, заставляет размышлять, выполняет работу следователя. Именно поэтому подозреваемых в преступлениях и помещают в камеры, отрезают от внешнего мира. Все свободное время заключенные ведут внутренний диалог, представляя себя одновременно и на своем месте, и на месте следователя. Задают себе каверзные вопросы и сами же придумывают на них хитроумные ответы. Такие, чтобы в них можно было поверить и чтобы они скрывали правду. А через какое-то время... психика человека ломается. Люди уже готовы к разговору со следователем, готовы открыть часть, чтобы утаить главное. Вот тут-то их профессионально и дожимают, выдавливая сухой остаток – правду.

Именно по этой причине Ларин старался сейчас не думать, не вести разговор с самим собой. Всех вопросов не предусмотришь заранее. Все, что мог сделать, он уже совершил. За ним был поступок и знание того, что на складах в Наро-Фоминске окопались люди, которых тоже крайне интересует член Совета безопасности Глотов, что там идет двойная жизнь, а охрана, преимущественно из кавказцев, вооружена автоматическим оружием. А прикрытие у всей этой банды такое, что они спокойно, при помощи одного только телефонного звонка, могут развернуть милицейскую машину, начавшую преследовать открывших стрельбу на шоссе.

План, согласно которому Ларин, пригнав «КамАЗ» к имению, привел за собой преследователей, сложился у него в голове еще тогда, когда он прыгал по крышам морских контейнеров. Теперь только оставалось убедиться, что он не ошибся в своих расчетах, согласно которым за ним вскоре должны были прийти, но пока еще медлили.

– Придут. Глотов за мной пришлет. Никуда они не денутся, – пробормотал себе под нос Ларин, пытаясь поудобнее устроиться на лавке.

В надежде скоротать время ожидания он достал мобильник. Подозревал – там зашито несколько игр. Раньше ими никогда не пользовался, но вот обстоятельства заставили вспомнить и о них. К его удивлению, на экранчике высветилась пара полосок сети.

– И что бы это значило? Такие подарки сами собой обычно не появляются. Ага, теперь понял, почему мне оставили аппарат и зачем возобновили возможность связи. Любопытство сгубило кошку, – вспомнил он пословицу и улыбнулся.

Андрей набрал собственный номер. В трубке, как и положено, раздались короткие гудки – мол, абонент занят. Если его мобильник сейчас сканировали, ожидали – с кем он решит связаться, в чем он не сомневался, то не сразу сообразят, кому он звонит. А даже сообразив, заинтригуются. И ему удастся сдвинуть дело с мертвой точки.

В отдалении послышались шаги – тихие, осторожные. Шедший надеялся, что его не услышат, хотел застать внезапно. Но чуткий слух бывшего опера уловил его почти бесшумные перемещения.

– Ну, уж чего там! – лениво крикнул Ларин. – Заходи, если пришел, или уходи. Подслушивать здесь нечего. Я не сумасшедший, чтобы сам с собой разговаривать.

Заскрежетал старинный замок. Низкая дверца отворилась. Моложавый охранник действовал профессионально, не стал сразу совать голову внутрь, а сперва убедился, что Ларин находится в отдалении от него, и только тогда переступил порог, огляделся.

– Идемте, – безразличным тоном, как настоящий тюремщик, проговорил он, но лицо его при этом оставалось напряженным.

Ларин отметил для себя, что тот, кто раньше обращался к нему на «ты», стал обращаться на «вы». Но хорошо это или плохо, еще не понял. Прокуроры и следователи тоже обычно не «тыкают». Он поднялся и шагнул в открытую дверь.

Не прошло и пяти минут, как «конвоир» ввел его в кабинет самого Глотова. Хозяин сидел за письменным столом. Андрей впервые видел его в домашнем халате – шелковом китайском или японском, вручную расшитом золотыми драконами. Александр Филиппович сдвинул брови, захлопнул лежавший перед ним ежедневник и откатил поблескивающую золотом ручку.

– Мне сказали, что вы просили встречи со мной, – произнес он так, словно и не было странного появления смотрителя псарни на продырявленном пулями мусоровозе, не было долгого и непроясненного ожидания этой самой встречи.

– И еще я сказал, что информация у меня срочная, – вставил Ларин. – За вами следят.

– Кто и почему? – По лицу Глотова трудно было заметить, что он заинтригован деталями, но чуть сузившиеся глаза выдавали интерес.

Кабинет был обставлен роскошно – стилизация под ампир начала девятнадцатого века. Золоченая резьба, мореный дуб, темный орех. Даже стекло в книжных стеллажах было изготовлено по старинной технологии – неровное; таким оно выходило из-под ручных металлических валиков, которыми прежние мастера раскатывали расплавленную массу. Высокие часы-куранты с блестящим маятником мерно отсчитывали время. На эмалированном циферблате с римскими цифрами гордо чернела изящная надпись «London 1821». Стильный интерьер явно не был плодом исторической образованности нового хозяина имения, за него с этим постарались и неплохо управились дизайнеры с искусствоведами. Диссонансом в кабинете смотрелись неизбежные атрибуты современной деловой жизни – компьютерный монитор, клавиатура и вращающееся кожаное кресло на колесиках.