Ольга Николаевна никак не могла сосредоточиться, мысли ускользали. Подступили заботы, связанные с погребением мужа. Каковы бы ни были их разногласия в последний год, она оставалась женой знаменитого писателя, которого придет проводить в последний путь весь Петербург. Его имя уже вписано в анналы литературы. Необходимо продумать все до мелочей, не ударить в грязь лицом. А на это требуется столько душевных сил! Пришлось опять временно заселиться в квартиру на Каменноостровском проспекте. Вот уж не предполагала, что снова придется жить в этих роскошных апартаментах. В ее комнатах все оставалось на своих местах, ничего не тронуто, не передвинута ни одна безделушка. Вениамин, без сомнения, ждал ее возвращения в любой момент, каждый день. И каждую ночь. Извековой стало не по себе, пожалуй, даже слегка совестно. Да, почти десять лет жизни, и каких лет! Нет, нет, нельзя позволять себе жалости, иначе следом потянется сомнение, а потом, не дай бог, и раскаяние. Необходимо, как учил ее Трофимов, быть решительной и твердой в мыслях и поступках. Нельзя раскисать и расслабляться, следствие по-прежнему идет, а похороны еще впереди.

В передней раздался звонок, и горничная доложила о приходе Сердюкова. Вот бесцеремонный тип! Ничего нет для него святого!

– Сударыня! Прошу меня простить, что снова осмелился беспокоить вас в печальные дни, – следователь согнулся пополам, клюнул протянутую руку и расположился напротив хозяйки.

– От всего происшедшего у меня голова кругом идет, – со вздохом произнесла вдова.

– Немудрено. В наше время похороны – это и горе, и большие хлопоты, тем более для вас, учитывая известность вашего супруга! Хотя, как я полагаю, эти беспокойства избавят вас от более неприятных вещей, – полицейский многозначительно замолчал.

– О чем вы говорите, не понимаю, куда вы клоните? – встрепенулась Извекова.

– А клоню я к той простой мысли, что теперь вы избавлены от пренеприятнейшей процедуры развода. Ведь покойный не давал согласия на расторжение брака? – Глаза Сердюкова внимательно следили за лицом собеседницы, пытаясь уловить мельчайшие движения ее души.

– Да, но… Неужели вы хотите сказать, что это я убила мужа? Бог мой, если бы все жены так добивались развода, уж точно половина мужей лежала бы в могиле! Какая нелепость! – Она покраснела от досады и негодования. – Да, мы ссорились, но это не повод для убийства!

– Ради бога, успокойтесь, сударыня! Поймите, моя служба принуждает меня говорить людям малоприятные вещи! Я лишь констатировал очевидные, лежащие на поверхности факты. Ведь вы не откажетесь признать, что нынешнее ваше положение вдовы хоть и печально, однако для вас, желающей избавиться от супружеских уз, очень удобно. При том, что теперь вы ничего, ровным счетом ничего не теряете – ни доброго имени, ни состояния. Напротив, как наследница приобретаете весьма солидные деньги мужа и доходы от последующих изданий его романов.

– Да, ваши рассуждения верны. Все верно, кроме того, что я желала его смерти. Быть может, я произвожу впечатление легкомысленного существа, но посудите сами, если бы я замыслила его убить, то зачем делать свое участие в этом столь явным? Отсутствовала год и явилась, чтобы убить? Это нелепо! Зачем тогда было покидать дом, можно изобрести массу способов изничтожения ненавистного мужа, не привлекая к себе внимания! – Вдова вся трепетала.

Сердюков же, сохраняя совершенное спокойствие, выслушал ее с интересом. Разумеется, все правильно. Либо кто-то хочет, чтобы Извекова выглядела заинтересованной в смерти мужа, либо это изощренная хитрость, игра в простодушную невинность. Может, именно это лежащее на поверхности суждение и есть ответ? Или вовсе не вдова? Тогда кто? Дети? Но каков мотив? И все-таки привидение не шло из его головы.

– Да, конечно, я согласен. Подобное и мне приходит в голову. Но вот что явно не подлежит моему разумению, так это история с призраком.

Извекова слегка успокоилась. Хорошо, что он сам спросил, иначе бы получилось, что мачеха пытается навести тень на падчерицу. Вот тогда он точно решит, что она тайно плела интриги с целью уничтожения и отца и дочери!

– После разговора на даче я долго думала и догадалась, откуда в сознании Веры мог возникнуть такой образ покойной матери, – и она рассказала полицейскому о старом фильме.

Некоторое время спустя, уже по прошествии пышных похорон знаменитого романиста, Сердюков привез в Петербург сторожа дачи Извековых. Герасим сильно робел и от страха не мог толком ничего сказать.

– Ты, вот что, голубчик, пойдешь нынче со мной в синематограф, – заявил Сердюков дворнику.

Тот оторопело уставился на следователя.

– Не пойму я вас, барин! К чему это?

– А к тому, что, если ты вдруг на экране увидишь нечто, тебе знакомое, ты мне скажешь. Как знать, откуда ниточка потянется? Ты раньше кино видел?

– Видал разок, чудно все! – оживился Герасим и хотел поделиться своими впечатлениями, но Сердюкову не было охоты слушать его разглагольствования.

Константин Митрофанович махнул рукой, и они направились в синематограф. Сердюкову повезло. Старые, почти забытые фильмы с участием Горской уже не шли. Жизнь стремительно рождала новых кумиров, и они немилосердно вытесняли прежних знаменитостей из памяти поклонников. Однако в связи со смертью Извекова оживился интерес и к его первой жене. Снова замелькали афиши с ее портретами. Сердюков отыскал нужный ему фильм и привел туда Герасима. Вдвоем они смотрелись очень забавно. Высокий, худой, затянутый в форменный мундир следователь, и кряжистый, крепкий крестьянин, принарядившийся для похода в культурное заведение. В темноте кинозала Константин Митрофанович откровенно маялся. Нет сомнения, Горская прекрасная актриса и невероятно красивая женщина. Но мелодрамы оставляли его равнодушным. В зале послышались всхлипывания и вздохи. Даже приведенный им дворник заерзал на месте и что-то пробубнил себе под нос. Но вот на экране началось действие, ради которого и состоялась встреча Герасима с искусством кино.