Это Катрин. Она стоит возле стойки, прижав ладонь к горлу. Рядом стоит Роберт. Его правая рука — красная от крови. Однако он не выпускает из нее ручку разбитой пивной кружки, просто стоит неподвижно, уставясь в стойку. Она усыпана битым стеклом.

Андерс делает виноватое лицо, и Ульрика тотчас отпускает его руку. Ничего не поделаешь. Доктору надо идти работать.

Иллюминатор по-прежнему открыт, за ним океан. Простыни на койке так же расправлены и белы, как и были, когда она уходила вниз на вечеринку. Зеркало в туалете — только что протертое и блестит. От легкого запаха жидкости для стекла щекочет в носу. Сюсанна вздрагивает и закрывает иллюминатор, мгновение стоит и смотрит на айсберг, проплывающий мимо, и размышляет о том, как странно — вот уже эйфория первых часов прошла, вот уже ее глаза, всю жизнь ожидавшие этого невероятного, успели к нему привыкнуть. Потом она пожимает плечами и, обхватив их руками, несколько раз закрывает и открывает глаза. Пытается понять себя. Почему она вернулась в каюту? И зачем?

Чтобы спрятаться. Потому что там была кровь, на барной стойке.

Спрятаться. Потому что они поставили ту песню.

Спрятаться от воспоминаний, пробужденных той музыкой. Они теперь шевелятся у нее в голове, ползают и переплетаются друг с дружкой, улыбаются своей извечной улыбкой и шевелят в воздухе раздвоенными язычками.

Сюсанна опускается на койку, сбрасывает туфли и ложится. Зажмуривается. Ищет темноту. Но под закрытыми веками нет темноты, там красно, характерный красно-серый оттенок, разрываемый желтым кругом при каждом ударе сердца. Можно чуточку поглядеть на те воспоминания. Просмотреть их и попытаться забыть.

— Этого еще не случилось, — говорит она вслух сама себе. — Ничего еще не случилось.

Утешительная мысль. И правильная. Потому что если прошлое в самом деле живет в нас, если оно неистребимо, то в этом прошлом есть все. В том числе и места, где и правда ничего еще не случилось. Вроде той оконной ниши на лестнице, принадлежавшей только Сюсанне. И больше никому.

Разумеется, вся семья это признала. Никто другой не смог бы уместиться там, выпрямившись под сводчатым потолком, сидя с ногами на узком подоконнике. Все остальные были слишком большие. Поэтому они только улыбаются ей, пробегая мимо по лестнице.

— Здорово, дозорный, — говорит Бьёрн, сбегая на первый этаж в туфлях на тонких кожаных подошвах. — Доложите обстановку!

— Зеркальце, зеркальце на стене, — говорит Инес, спешащая в ванную со стопкой свежих полотенец. — Ну, видела что-нибудь интересное?

— Ну хоть кто-то взялся нести вахту на этом корабле, следующем в вечность, — говорит Биргер, хромая вниз по ступенькам с портфелем в одной руке и номером «Ландскрона-Постен» в другой. Сюсанна не отвечает, только следит за ним взглядом, чтобы посмотреть, как он споткнется. Ну да. И сегодня он тоже споткнулся.

Она улыбается ему вслед, потом медленно поворачивает голову и смотрит в окно. Там снаружи, на Сванегатан — Лебяжьей улице — уже сумерки. Вокруг фонаря появился нимб, и пока что перед домом никого нет. Еще много лет до того вечера, когда начнут приходить девушки. И пока еще ничего не случилось.

Девушки появились в сумерках.

Поначалу, задолго до того, как то, чего не могло случиться, все-таки случилось, их было немного, случайная стайка, трое-пятеро-семеро, вынырнувших из тени и старательно делавших вид, что они просто шли мимо и по чистой случайности остановились на тротуаре перед этим домиком из красного кирпича. Они обращали свои бледные лица к окнам, одновременно роясь в карманах в поисках сигарет и спичек, а потом стояли вплотную друг к другу, пуская дым в желтый конус света от уличного фонаря.

— Вот, значит, они какие, — сказала Инес и опустила штору на кухне. — Черные глаза и белые губы. Прямо как привидения. Тут начнешь темноты бояться. Бррр.

Она открыла шкафчик и достала четыре тарелки, протянула их Сюсанне и продолжала:

— А как одеты! Одни как будто явились с какого-нибудь военного склада, а другие щеголяют в мини и нейлоновых чулках. В конце-то ноября! Чулки небось к ногам примерзнут, и вообще они себе цистит заработают, а цистит — это, я тебе скажу, ничего хорошего…

Биргер, который уже уселся за стол в ожидании ужина, приподнял локти, чтобы Сюсанна могла поставить тарелку.

— Пожалуйста, без подробностей!

Инес улыбнулась через плечо:

— Правда? Ах, как жалко! А у меня как раз столько интересных подробностей!

— Не сомневаюсь, дорогая! Но есть ситуации и ситуации…

Инес шваркнула на клеенку подставку под кастрюлю.

— То есть эта ситуация — неподходящая?

Биргер не успел ответить, потому что в дверях уже стоял Бьёрн, а Инес улыбалась ему, одновременно развязывая фартук:

— А вот и виновник торжества…

— Да ладно тебе, — сказал Бьёрн и уселся на свое обычное место.

Инес провела рукой по его длинным темным волосам, остриженным «под пажа».

— Ага! Мокрые. Опять голову мыл.

— Ну хватит! — сказал Бьёрн.

— Слишком часто мыть голову — это вредно.

Бьёрн запустил ложку в кастрюлю с овощным пюре.

— Ты можешь облысеть раньше времени. И заработать отит.

— Инес, ну пожалуйста! — сказал Биргер.