В сборник вошли приключенческие повести известных скандинавских писателей: «Пираты с озера Меларен» Сигфрида Сивертса (1882–1970, Швеция), «Кари» Синкен Хопп (1905–1988, Норвегия) и «Силас и вороной» Сесиль Бёдкер (1927, Дания). Повести на русском языке впервые издавались в 1991 г..
ПИРАТЫ С ОЗЕРА МЕЛАРЕН
Глава 1
Печальное происшествие
Перевод со шведского.
Был первый день каникул. Луч света, просочившегося сквозь гардину, скользнул по лицу Георга, и он проснулся. Его взгляд сразу же упал на свернутый в трубочку аттестат, лежавший на ночном столике, и сердце Георга радостно екнуло. В аттестате было разрешение на свободу. Конец тоскливому вставанию поутру, конец скрипучим урокам, конец страхам и угрызениям совести! Впереди долгое, зеленое, ленивое лето. Он переместил правую ногу на местечко попрохладнее и замурлыкал веселую песенку. Теплая волна блаженства прокатилась по телу.
Из соседней спальни послышались сопение и стоны, и Георг, который раньше при этих звуках всегда затыкал уши, сейчас внимал им как сладчайшей музыке. Это тетушка Леонтина делала дядюшке Конраду холодное обтирание. Дядюшка был самым толстым человеком во всем городе и страдал сильной одышкой, так что без холодных обтираний ему давно бы пришел конец.
Георг пропел себе под нос прощальный псалом, который их заставляли петь в школе:
Дай свое благословенье И наставь нас, и спаси…И приподнялся на локтях. На соседней постели в тот же миг поднялась косматая головенка, и веселые глаза глянули на него.
— Георг, а знаешь…
— Эрик, а знаешь…
— Что мы станем делать?
— Я, пожалуй, займусь сегодня опытами.
Как и все мальчишки в его возрасте, Георг был помешан на химикалиях. Все его прежние увлечения: марки, птичьи яйца, этикетки пивных бутылок, прейскуранты, автографы, пружины часов и вырванные зубы — все это отступило перед новой страстью, и у Георга, собравшего целую коллекцию склянок, пальцы были вечно желтые от кислоты.
Эрик еще не дорос до азотной кислоты.
— Я, пожалуй, почитаю что-нибудь веселенькое, — отвинчивая металлический шарик от кровати, сказал Эрик, хотя думал вовсе не о книге, а о том, что будет целоваться с Маргит, дочерью маляра, за кустами бузины…
Дверь с шумом распахнулась, и на пороге показалась гладко причесанная тетка Леонтина.
— Сколько можно валяться в постели? — строгим, как всегда, голосом сказала она. — Безобразие! Не думайте, что вам позволят вести себя так, как вы вели себя дома!
У тетушки Леонтины были редкие белесые волосы и длинное, похожее на морду тощей козы лицо. Черное платье с узким белым воротничком лишний раз подчеркивало чопорность и суровость. Она была, что называется, женщиной без возраста — ни молодая, ни старая, потому что получила вечность авансом.
— Если бы мы знали, что вы за птицы, мы бы ни за что не взяли вас! — размахивая мокрым после холодных обтираний полотенцем, кричала тетушка.
Голубые глаза Георга потемнели от обиды, и на слегка выдающихся скулах появился румянец.
— Но ведь, милая тетушка, сегодня первый день каникул, — начал оправдываться Эрик. — И к тому же у Георга такой хороший табель…
Фру Леонтина покачала головой с таким видом, словно была обманута в самых лучших своих надеждах.
— Молчать, когда я говорю! Если вы через четверть часа не оденетесь, еды не получите. И как только у вас хватает совести…
Дверь с шумом захлопнулась.
— Чертова козья рожа! — сквозь зубы пробормотал Георг и стал с раздражением натягивать брюки. — Разве мы виноваты, что папа с мамой у нас умерли?
— Чертова зануда! — обиженно вытянул губы Эрик. — Забыла, когда сама была маленькой?
— Да она, поди, никогда не была маленькой!
— Так не бывает…
— Ну если и была, то бледная, хилая и порядочная зубрилка…
— Представь, что бы сказала мама, если б побыла здесь хоть полчаса. Узнала бы, какая тетка Леонтина на самом деле, — говорил Эрик, держа подтяжки в руках.
Георг помрачнел.
— Нечего болтать. Ведь знаешь, что этого никогда не будет.
Эрик назло всем не стал мыть шею. Он засунул подушку себе
под рубашку, расставил ноги и засеменил, пыхтя, по комнате.
— Я — дядя Конрад!
— Дядя Конрад все же брат нашего отца, — снисходительно глядя на Эрика, сказал Георг. — К тому же он к нам вовсе не придирается… хотя чавкает он за столом ужасно противно.
— Все говорят, что у дяди Конрада много сахара, а что это такое? — пустился в рассуждение Эрик.
— Это такая болезнь.