Герр Фрелих был примерно того же возраста, что и Отто, или немного старше. Может быть, ему известно что-либо, связанное с именем моего мужа. Пожалуй, у меня так же мало шансов выяснить это, как и разобраться в собственных проблемах.

Через полчаса, сидя в автобусе, идущем в Копенгаген, я уже была готова сдаться. Сразу же, как только Тим переведет мне деньги, я вылечу в Лондон. Мне следует выбросить все это из головы. Я должна забыть Данию, как бы ни полюбила ее.

Но цепочка белых облаков, плывущих по вечернему небу, напоминала мне о лебедях в Монеборге. Я закрыла глаза и увидела колышущиеся под ветром камыши, темные тени, лежащие на воде. Мне вспомнились высокие красные стены замка, протяжные крики сов по ночам и печальные голоса высохших старушек, доносящиеся из-за ограды в саду. И я понимала, что никогда ничего из этого не забуду. Бесспорно, перенесенная мною травма, не столько физическая, сколько душевная, скажется на всей моей дальнейшей жизни.

Я добралась до "Англетера", не мечтая ни о чем, кроме горячей ванны и ужина в номере. Клерк за конторкой дал мне ключ и сообщил, что звонил какой-то джентльмен. Имени он не назвал, но сказал, что позвонит снова.

Отто, с отвращением подумала я. Ему любопытно, чего я добилась. Возможно, он слегка нервничает. Хотя я бы предпочла, чтобы он места себе не находил от страха оказаться связанным с бесплодной женой.

Бесплодной. Направляясь по элегантному холлу отеля к лифту, я в первый раз отчетливо осознала весь ужас произошедшего со мной.

— Какой этаж, миссис?

Юноша-лифтер с некоторым смущением смотрел на странную даму, которая ввалилась в лифт словно пьяная.

— Третий, пожалуйста, — сказала я, отчаянным усилием воли пытаясь удержать готовые пролиться слезы.

Мы достигли нужного этажа, и лифтер распахнул дверь, отвесив мне церемонный поклон. Я пробормотала слова благодарности и, ничего не видя перед собой, прошла к своему номеру.

Не помню, чтобы когда-нибудь я так жаждала иметь ребенка, как другие девушки. Да и знавшие меня люди считали, что я слишком эгоистична для сильного материнского инстинкта. Но я никогда не представляла себе брака без детей. Ну, а теперь, когда я перестала быть полноценной женщиной, не только Отто, но и другие мужчины станут презирать меня. Мне всего двадцать шесть лет, а моя жизнь уже разбита.

Что ж, поплачь и покончи с этой мелодрамой, сказала я себе, уткнувшись в подушку. Слезы, должно быть, копились у меня внутри со времени аварии. Наступило время для них вылиться наружу. К счастью, это произошло тогда, когда я находилась одна в своем номере, когда никто не стучал в дверь и не мешал мне. Глубокое беспросветное отчаяние настигло меня не в автобусе и не в ресторане.

Телефон рядом со мной зазвонил, выведя меня из подавленного состояния. Я автоматически подняла трубку и услышала знакомый голос.

— Луиза? Это Эрик Винтер.

— Эрик, — еле слышно отозвалась я. — Как ты узнал, что я здесь?

— Мама позвонила мне из Монеборга. Она сказала, что ты уехала и они беспокоятся о тебе, поскольку ты еще не совсем здорова для подобного путешествия.

— Я вполне здорова для него, благодарю тебя.

— И еще она попросила меня навестить тебя в Копенгагене, — продолжил он. — Может, мы поужинаем сегодня вечером вместе?

— И ты будешь моим сторожевым псом?

— Да. Именно так.

— Ты хочешь узнать, что я сегодня делала?

— Разумеется, мне это очень интересно.

Могла ли я довериться еще одному Винтеру? До сих пор Эрик казался мне спокойным, серьезным и откровенным, но как узнать, не прячет ли он еще одно свое лицо? Неприятности обычно сплачивают семьи. Насколько искренней была столь внезапная перемена в отношении ко мне фру Доротеи или Нильса и Дины?

Как будто подслушав мои мысли, Эрик спросил:

— Ты не доверяешь мне, Луиза?

— Ты брат моего "любимого супруга".

— Справедливо. Значит, ты не хочешь меня видеть?

— Скорее, я не хочу, чтобы видели меня, — возразила я. — На мое лицо сегодня лучше не смотреть.

— Понимаю… Ты плакала. Именно поэтому у тебя такой недружелюбный голос.

Ему не следовало говорить так сочувственно и успокаивающе — мои глаза снова наполнились слезами.

Усилием воли я постаралась не расплакаться и услышала слова Эрика:

— Успокойся, Луиза, и приведи себя в порядок. Через тридцать минут я буду ждать тебя в холле.

Прежде чем я успела отказаться, он повесил трубку, и мне осталось только любоваться в зеркале на свое отражение и размышлять о том, как сделать так, чтобы выглядеть привлекательнее. Но, поскольку Эрик видел меня после аварии, я решила, что красные глаза и опухшее лицо вряд ли смогут что-либо добавить к тому впечатлению. И все же я старательно умылась холодной водой, причесалась и надела то маленькое черное платье, которым Эрик восхищался в Монеборге. Казалось, это происходило сто лет назад.