— Сегодня!

На площадь вывели следующего преступника. Как в тумане принцесса слушала: "Помилован!" Но когда она понадеялась, что казней больше не будет, вновь прозвучало:

— Приговаривается к квалифицированной казни! — а потом почти вопль. — Заменяю отсечением головы!

Мирела наклонилась к коленям.

— Ваше высочество, вам плохо? — участливо склонился граф Фирхан. — Может быть, врача?

— Нет! — девушка выпрямилась, прикрыла веки, и дальше только слушала.

Вновь загремели трубы. Еще одного графа казнили за выдуманное преступление. И опять: помилован, помилован, помилован. Принцесса по-прежнему не открывала глаз: боялась, что если откроет — упадет в обморок, а ей надо дождаться леди Бернт. Когда ее помилуют, она подойдет к пожилой женщине и поблагодарит, за то, что она воспитывала ее, за прекрасного сына, который чуть не погиб, спасая ее. Она вообще заберет леди Бернт к себе домой, потому что вряд ли та захочет жить в одном замке с младшим сыном, предавшим семью. Она с графиней Бернт будет вышивать элии на одежде, читать вслух книги, писать письма Рекему. Им будет хорошо вместе, им всегда было хорошо вместе, а сейчас, когда самое страшное позади, они особенно сблизятся. Не будет чудовища-Даута, принцесса будет получать доход от своих владений, они ни в чем не будут себе отказывать: будут посещать церковь, дарить милостыню, украсят склеп, где покоится королева Езета…

Происходила что-то необычное, и Мирела открыла глаза. Перед королем в торжественном платье темно-зеленого бархата стояла на коленях графиня Бернт. Седые волосы забраны в кулю на затылке, несколько прядей выбиваются, делая женщину одновременно некрасивой и трогательной: будто она проснулась и не успела привести себя в порядок, когда ее повели к королю. Она почти не изменилась, с тех пор как принцесса видела ее в последний раз: холеное, спокойное лицо, морщинки ее нисколько не портят. Карие глаза — Рекем глазами пошел в нее — сияли, как необычного цвета бриллианты.

— … Заменяю отсечением головы!

— Нет! — кажется, это все-таки она крикнула, не сдержалась. Но возглас заглушил звук трубы.

— Последнее слово! — герольда не касалось ничего, что происходило: звучал такой же сильный звонкий голос.

— Я прошу об одном, — графиня была безмятежно спокойна, будто какой-то свет снизошел на нее. — Молитесь за короля и мою любимую принцессу Мирелу.

Она поднялась, прежде чем стражи подхватили ее, и твердым шагом прошла на помост. Так она сопровождала королеву Езету на торжественных выходах. На помосте она встала на колени и положила голову на плаху, только что накрытую новой тканью после казни графа Багвы. Но палач не появлялся, среди лордов началось волнение, к герцогу Тазрашу подошел начальник тюремной стражи и что-то прошептал на ухо. Герцог рыкнул. Вскоре граф Фирхан сообщил Миреле еле слышно:

— Палач повредил руку, не может совершить казнь. Не хочет он старушку убивать. Вот ведь… а говорят, что палач убивает, не задумываясь.

Мирела напряженно смотрела на женщину, склонившуюся на плахе. "Сейчас все прекратится. Сейчас. Король ее помилует. Эль-Элион ее спасет. Бог знает, что она ни в чем не виновата".

На помост взошел палач: меньше ростом, значительно уже в плечах — темная одежда висела мешком. Взяв меч, он подошел к женщине…

Меч не засвистел как раньше и неуклюже приземлился на плечи женщине. Раздался крик, палач занес оружие, но руки его дрожали так, что заметили все, — он снова промахнулся. Палач постоял в растерянности: леди Бернт кричала и билась.

— Добей! — крикнул кто-то из лордов.

На помощь пришли стражи, удерживали графиню с двух сторон, с опаской поглядывая на меч в руках неумелого палача. Еще один удар — и еще один промах, меч опустился на затылок. Леди Бернт затихла — ее оглушили, но не убили. Лишь с четвертого удара палач попал по шее, но не хватило сил перебить ее. Меч взмывал в воздух опять и опять. Мирела перестала понимать, что происходит. Она смотрела перед собой стеклянным взглядом, и когда граф Фирхан что-то тревожно спросил у нее, она блаженно улыбнулась и упала.