Отряд состоял из десятка вооруженных, словно для сражения, цинитов Вишневой армии, и все они возбужденно переговаривались и жестикулировали, указывая то в сторону Бидуни, то в направлении иргамовской границы.

– Мы его потеряли! – воскликнул один из всадников, утирая с лица пот.

– Он спрятался где-то в Грономфе, – предположил другой воин.

– Клянусь, этот недоумок Арпад, десятник городских стражников, ответит головой за то, что отпустил иргамовского лазутчика! – со злостью сказал айм Вишневых. – Едем в лагерь Тертапента.

– Хвала тебе, Сюркуф, – согласились остальные, – только разреши спор, какой дорогой ехать?

Сюркуф объехал развилку по кругу, внимательно осматривая мощеную поверхность. Не обнаружив ничего приметного, кроме нарисованной на камне красной стрелы, указывающей в сторону Бидуни, он глотнул из протянутой ему фляги и распорядился:

– Поедем на Бидуни!

Темнело. Над дикой холмистой равниной, застеленной ковром пахучего синецвета, зажигались звезды. Распряженный Хонум бродил, лениво пережевывая сочные стебли.

ДозирЭ, скрестив ноги, сидел у костра, и в языках пламени поджаривал насаженную на кончик кинжала недавно убитую им травяную мышь. Капли жира падали в огонь и шипели на углях.

Несколько месяцев назад молодому грономфу исполнилось двадцать лет. Отец привел его в Ресторию, где и был совершен обряд Полнолетия. В особой зале юношу раздели донага, и юные девы омыли его тело душистыми водами. Обнаженный ДозирЭ в свете колыхающихся огней предстал перед людьми в масках пороков и добродетелей. Стоя на коленях перед глубоким колодцем, дно которого поблескивало остроконечными клинками, будущий Гражданин долго отвечал на простые и сложные вопросы, а сзади тяжело сопел грузный мужчина в одеждах палача, делая вид, что в случае неверного ответа готов немедленно казнить неудачника, сбросив его вниз.

Пройдя испытание Знанием, молодой человек дал Клятву Гражданина. Его схватили крепкие руки, да так, что не было никакой возможности пошевелиться, и седовласый эжин прижег левое плечо юноши раскаленной меткой, оставив на коже пылающую рану в форме четырех авидронских символов, означавших «Вечная Верность Авидронии и Инфекту». ДозирЭ прикусил губу и не проронил ни звука.

Так ДозирЭ стал белитом – полноправным Гражданином своей страны, мог посещать Ресторию и участвовать в народных собраниях. Теперь он получил возможность пройти еще одно, не менее почетное, Испытание, и стать воином Инфекта.

Отец ДозирЭ прослужил цинитом в обыкновенной конной партикуле двадцать два года. Он стал ветераном, и ему вручили синий наградной платок. Многочисленные походы, голод, болезни подорвали здоровье воина. Раны, полученные в сражениях, напоминали о себе каждую ночь. Желая сыну лучшей участи, Вервилл мечтал о военных ходессах Белой либеры. Проведя всю жизнь в дальних лагерях в тяжелой работе, старик видел сына блистательным военным в белом плаще и сверкающих латах, десятником или аймом, служащим под началом самого Божественного.

Однако желанию ветерана не суждено было осуществиться. Мор восемьдесят пятого года забрал с собой его жену и троих детей, а несколькими годами позже Вервилл слишком доверился хитроумному ростовщику и потерял все сбережения. Вот так и случилось, что единственный переживший мор сын Вервилла – маленький сорванец, отчаянный драчун по имени ДозирЭ, оказался в обыкновенных садовых ходессах в окружении хилых мальчиков – детей бедняков и неимущих инородцев.

Двух инфектов, которые получал ветеран в награду за годы службы, едва хватало на оплату незатейливого обучения и скромную еду. Вместо того чтобы стрелять на скаку из лука, метать дротики, сражаться на мечах, биться на кулаках и запоминать военные сигналы, ДозирЭ занимался чтением и письмом, изучал геометрию и географию, лекарское мастерство и мораль. Его более удачливые сверстники целые дни проводили в Атлетиях и в далеких военных лагерях, ДозирЭ же вынужден был под страхом телесных наказаний сосредоточенно внимать скучнейшим нравоучениям тхелоса-наставника, покрывая свитки ониса многочисленными витиеватыми авидронскими знаками.

Но Вервилл не собирался сдаваться, тем более что считал занятия, любовь к которым прививали в садовых ходессах, постыдными для настоящего мужчины, и принялся сам обучать сына искусству боя. Дни на пролет они проводили в Атлетии или в поле за городом. Смышленый и очень крепкий мальчик запоминал всё на лету, быстро научился заправски держаться в седле, на полном скаку попадал из лука в медовый орех, не по возрасту умело бился на мечах и кинжалах.

Когда ДозирЭ исполнилось двенадцать лет, Вервилл взял его с собой в Ристалище, где с недавнего времени обслуживал капроносов. С тех пор мальчик не упускал случая навестить отца, помогал ему готовить к бою оружие, облачать бойцов в тяжелые доспехи, оттаскивать убитых и перевязывать раненых. Эта арена была одной из самых больших в Авидронии, поскольку вмещала в себя свыше ста пятидесяти тысяч человек; здесь сражались лучшие наемные бойцы материка, получая в награду за свои победы золото, а главное – признание грономфской толпы.

Подросток целыми днями наблюдал за тренировками самых знаменитых капроносов, старательно изучал их тактику, запоминал хитроумные приемы, а потом долго не мог уснуть, еще и еще раз прокручивая в голове увиденное, мысленно повторяя каждый маневр и каждое понравившееся движение. Через несколько лет он и сам принимал участие в разминках, помогая наемникам тренироваться или разогреваться перед важным боем. Теперь ссадин на теле ДозирЭ было не счесть, но при этом он на глазах окреп и возмужал, грудь его раздалась, а плечи налились. Да и весь он вытянулся, став на голову выше сверстников. Вервилл не приветствовал опасного занятия сына, но особо и не препятствовал ему, тем более что великодушные капроносы, живущие одним днем и поэтому необыкновенно щедрые, иногда жаловали серебряной монетой терпеливого и жадного до уроков мастерства юного помощника или угощали вкуснейшими остатками своей обильной трапезы.