Начал Вараксин внушительно, кончил — насмешливо. Лицо у него было костлявое, истощенное, темные глаза смотрели из-под мохнатых бровей сурово. Его выслушали внимательно, и пожилая женщина тотчас же сказала:

— Вот эдак-то болтают да невиноватых и оговаривают.

Самгин стоял у стены, смотрел, слушал и несколько раз порывался уйти, но Вараксин мешал ему, становясь перед ним то боком, то спиною, — и раза два угрюмо взглянул в лицо его. А когда Самгин сделал более решительное движение, он громко сказал;

— Вы, господин, не уходите, — вы свидетель, — и стал спокойно выспрашивать извозчика: — Сколько ж их было?

— Двое. Один — шуровал около старика, а другой — он лошадь схватил.

Самгин чувствовал себя неопределенно: он должен бы возмутиться насилием Вараксина, но — не возмущался. Прошлое снова грубо коснулось его своей цепкой, опасной рукою, но и это не волновало.

Вараксин, вынув руку из кармана, скрестил обе руки на груди, — из-под передника его высунулся козырек фуражки.

Самгин привычно отметил, что зрители делятся на три группы: одни возмущены и напуганы, другие чем-то довольны, злорадствуют, большинство осторожно молчит и уже многие поспешно отходят прочь, — приехала полиция: маленький пристав, остроносый, с черными усами на желтом нездоровом лице, двое околодочных и штатский — толстый, в круглых очках, в котелке; скакали четверо конных полицейских, ехали еще два экипажа, и пристав уже покрикивал, расталкивая зрителей:

— Кто очевидец? Этот? Задержите.

А штатский торопливо спрашивал человека с креслом:

— В проулок? Как одет?

Было очень неприятно видеть, что Вараксин снова, не спеша, сунул руки в карманы.

— А вот люди никого не видали в проулке, — сказал кто-то.

— Какие люди?

— Я, — сказал Вараксин, встряхивая мокрыми волосами. — И вот этот господин.

И, показав на Самгина правой рукой, левой он провел по бороде — седоватой, обрызганной дождем.

«Как спокойно он ведет себя», — подумал Клим и, когда пристав вместе со штатским стали спрашивать его, тоже спокойно сказал, что видел голову лошади за углом, видел мастерового, который запирал дверь мастерской, а больше никого в переулке не было. Пристав отдал ему честь, а штатский спросил имя, фамилию Вараксина.

— Николай Еремеев, — громко ответил Вараксин и, вынув из-за передника фуражку, не торопясь натянул ее на мокрую голову.

— Расходитесь, расходитесь, — покрикивал околодочный. Самгин взглянул в суровое лицо Вараксина и не сдержал улыбки, — ему показалось, что из глубоких глазниц слесаря ответно блеснула одобрительная улыбка.

«Мог застрелить, — думал Самгин, быстро шагая к дому под мелким, но редким и ленивым дождем. — Это не спасло бы его, но… мог!»

Он был доволен собою и вместе с этим чувствовал себя сконфуженно.

«Вот — пришлось принять косвенное участие в экспроприации, — думал он, мысленно усмехаясь. — Но — Иноков! Несомненно, это он послал Вараксина за мной… И эта… деятельность — по характеру Инокова как нельзя более».

Как всякий человек, которому удалось избежать опасности, Самгин чувствовал себя возвышенно и дома, рассказывая Безбедову о налете, вводил в рассказ комические черточки, говорил о недостоверности показаний очевидцев и сам с большим интересом слушал свой рассказ,

— Анархисты, — безучастно бормотал Безбедов, скручивая салфетку, а Самгин поучал его:

— Сомнительная достоверность свидетельских показаний давно подмечена юридической практикой, и, в сущности, она лучше всего обнажает субъективизм наших суждений о всех явлениях жизни…

— А, ну их к чорту, свидетелей, — сердито сказал Безбедов. — У меня подлец Блинов загнал две пары скобарей, — лучшие летуны. Предлагаю выкуп — не берет…

На другой день утром Самгин читал в местной газете:

«Есть основания полагать, что налет был случаен, не подготовлен, что это просто грабеж». Газета монархистов утверждала, что это — «акт политической разнузданности», и обе говорили, что показания очевидцев о количестве нападавших резко противоречивы: одни говорят — нападали двое, другие видели только одного, а есть свидетель, который утверждает, что извозчик — участвовал в грабеже. Арестовано, кроме извозчика, двое: артельщик, которого ограбили, и столяр — один из очевидцев нападения. Эти заметки газет не вызвали у Самгина никаких особенных мыслей. Об экспроприациях газеты сообщали все чаще, и Самгин хорошо помнил слова Марины: «действуют мародеры». Вообще эпизод этот потерял для Самгина свою остроту и скоро почти совершенно исчез из его памяти, вытесненный другим эпизодом.