{03297}

славе. Короче говоря, я дал Ваш адрес, и на днях Вы получите приглашение прислать к январю охотничий рассказ, конечно, небольшой, полный поэзии и всяких красот. Вы не раз наблюдали охоту с гончими, псковичей и проч., и Вам не трудно будет создать что-нибудь подходящее. Например, Вы могли бы написать очерк "Иван Гаврилов" или "Раненая лось" - в последнем рассказе, если не забыли, охотники ранят лось, она глядит по-человечьи, и никто не решается зарезать ее. Это недурной сюжет, но опасный в том отношении, что трудно уберечься от сантиментальности: надо писать его протокольно, без жалких слов, и начать так: "Такого-то числа охотники ранили в Дарагановском лесу молодую лось"... А если пустите немножко слезы, то отнимете у сюжета его суровость и все то, что в нем достойно внимания... Я учу Вас, как писать. Вы скажете: это дерзость! Пусть так. Вы не можете себе представить, какое наслаждение сознавать себя великим и злорадствовать над завистниками! В случае, если Урусов пришлет Вам приглашение и Вы согласитесь, то в ответном письме не забудьте сделать следующий Р. S .: "Что касается моих условий, то для Вашего журнала я не буду делать исключений и возьму с Вас 80-100 руб. за лист - обычный журнальный гонорар". Не пора ли Вам выздоравливать? У меня форменная инфлуэнца. Передайте мой сердечный привет Алексею Сергеевичу, Василисе и Елизавете Александровне. Душевно преданный А. Чехов. Вся моя фамилия кланяется.

737. А. С. СУВОРИНУ 5 декабря 1889 г. Москва. 5 дек. Выпал снег. Будьте добры, скажите в телефон, чтобы контора выслала мне гонорар за "Обывателей". Чёрт подери, нет денег. "Северн(ый) вестн(ик)", очевидно, бедствует,

{03298}

так как не выслал мне еще половины гонорара за мой рассказ - это между нами. Жаль. Не знаю, куда ехать: в Питер или в деревню. Будьте здоровы. Ваш А. Чехов. Вы обругали "Старые годы". Но ведь раньше они у Вас были похвалены. Знаете, как актрисы называют Шпажинского? Обгорелая каланча и траурный сургуч. И то и другое к нему одинаково подходит.

738. А. С. СУВОРИНУ 7 декабря 1889 г. Москва. 7 дек. Сегодня утром я послал Вам рукопись Овсянникова; я выкинул немножко меньше половины. Мне было очень неловко вычеркивать буренинские поправки, но я не мог оставить их, так как они касаются расстрелянного писаря, которого я в корректуре упразднил до minimum'а, ибо считаю, что он Овсянниковым сделан препогано и прелицемерно. Буренин согласится со мною, если прочтет корректуру. Овсянников просто глуп и нерасчетлив. Он старается, чтобы его писарь мыслил, рассуждал и чувствовал возможно умнее, заставляет его полюбить евангелие и выпаливать чуть ли не афоризмами - и в то же время, устами своего героя-графа Толстого, старается убедить суд и читателя, что этот умный писарь не что иное, как идиот, и что его нужно помиловать только ради этого идиотизма. Вообще странно. В Петербург я поехал бы с удовольствием, но... у меня прежестокий кашель, мало денег и нужно писать к празднику рассказы. На деньги можно наплевать, но с кашлем нужно быть осторожнее, а езда в вагоне у меня всегда делает кашель. Боюсь кровохарканья, которое всегда меня пугало. У Боткина камни в печени. Так, по-видимому, думает сам Боткин, основываясь, опять-таки, по-видимому, на болях, которые чувствует. Печень - это слабая сторона, это пятка Боткина. Он всегда ошибался, ошибается и теперь. Если правда, что в его скорой

{03299}

кончине прежде всего заинтересована печень, то виноваты не камни, а рак. Доброславина жалко. Зря умер. Брюшной тиф зарезал одного из злейших врагов своих. Князь Сумбатов убедительно просит выслать те книги, в которых есть хотя что-нибудь про "Макбета". Обещает возвратить в исправности и клянется тенями своих армянских предков. Высылайте мне, а я пошлю ему. Я буду, таким образом, благородным свидетелем. В понедельник или во вторник, в 3 1/2 часа пополудни, пожалует к Вам московский журналист С. Н. Филиппов, тот самый, который когда-то писал Вам насчет "Татьяны Репиной" и которому Вы послали экземпляр Вашей пьесы и письмо. Он едет в Петербург искать работы и убедительно просил меня рекомендовать его Вам. Я знаю его только как театрального рецензента, по преимуществу ругателя, и как автора книги "По Крыму". Работал он в "Русском курьере", работает в "Русских ведомостях". Насчет его идей и прочего я ничего но знаю, что же касается слога, бойкости, уменья обыкновенное слово поставить в кавычки и показать кукиш в кармане сильному человеку в то время, когда тот посажен уж в тюрьму, то в этом отношении он может дать Курепину 20 очков вперед. Он хороший работник, по крайней мере, может быть таковым, но, к сожалению, он явится к Вам не с готовою работою, а с просьбою о работе. Т. е. Вы должны будете сочинить для него работу. Он годен для командировок. Для фельетона московской жизни и вообще для фельетона он неудобен, ибо, во-1-х, у Вас есть уже Курепин, и, во-2-х, он слишком еще молод, чтобы садиться на такие легкие хлеба, как фельетон о том, о сем, с обыкновенными словами в кавычках. Найдите ему какую-нибудь "каторжную работу", чтоб он раз пять вспотел - это для него будет самое лучшее. Брат его - профессор Москов(ского) универ(ситета). По-видимому, и из журналиста вышел бы большой толк, если бы ему удалось побывать в хорошей школе. На "Новое время" он возлагает большие надежды и, кажется, едет в Петербург только ради "Нового времени". Что поделывает Алексей Алексеевич? Как идет его "Стоглав"? Передайте ему мою глубокую, искреннюю благодарность за бочонок вина. Вино великолепно.

{03300}

Я этого вина не получал и не пил, но о достоинствах его могу судить пo письму, полученному мною еще летом от А(лексея) Алексеевича). Вообще Вам можно позавидовать: Ваши сыновья подают большие надежды. Тонкие люди! Если бы я не был с Вами в хороших отношениях, то давно бы уж упрятал их в тюрьму. Инфлуэнца делает у меня чёрт знает что. Заболели мать, сестра, кухарка и горничная. Я болен, но это не помешало мне быть вчера на мальчишнике у одного доктора, который женится на балерине. У балерины я шафером. Мне скучно на нее смотреть, так как я в балете ничего не понимаю и знаю только, что в антрактах от балерин пахнет, как от лошадей. Когда я был во 2-м курсе, то влюбился в балерину и посещал балет. Потом я знавал драматических актрис, перешедших из балета в драму. Вчера перед мальчишником я был с визитом у одной такой актрисы. Балет она теперь презирает и смотрит на него свысока, но все-таки не может отделаться от балетных телодвижений. Ступни ее ног, когда она стоит, находятся всегда в таком отношении (а и b - это носки), что не кажется безобразным. В январе мне стукнет 30 лет... Здравствуй, одинокая старость, догорай, бесполезная жизнь! Анне Ивановне, Настюше и Берке сердечный привет. Алексею Алексеевичу тоже... Зачем он ежегодно катается в Палестину? Не хочет ли он стать иерусалимским патриархом? Ваш А. Чехов.

739. В. А. ТИХОНОВУ 7 декабря 1889 г. Москва. 7 дек. Милый Сарду, у меня кашель, насморк, сап, импотенция, гидрофобия и проч. и проч. Кроме того, я зол, как ящерица, которой наступила собака на хвост, и занят по самое горло. В-третьих, квартира моя изображает себя госпиталь. Больны и моя фамилия, и прислуга.

{03301}

Ваши "Качучи-чучи" давно уже сданы через Комитет Рассохину и, вероятно, уж вышли в свет. Отдал я пьecy в тот самый час, когда получил от Вас надлежащее распоряжение. Поздравляю Вас с дочкой. Желаю, чтобы она вышла замуж за графа Шереметьева и чтобы в будущем открыла "Театр Тихоновой", в котором платила бы Вам и мне по 40% с валового сбора. Приеду я в Питер не раньше января. Ваш А. Чехов.

740. А. П. ЛЕНСКОМУ 8 декабря 1889 г. Москва. Дорогой Александр Павлович, сегодня я получил от Каратыгиной письмо. Злополучная Пенелопа пишет между прочим следующее: "Попросите Ленского осторожно узнать у Черневского о моем деле. Черневский обещал мне помочь, поддержать перед Пчельниковым... Я напустила Варламова на Кривенко, и тот будто бы сказал, что Пчельников самостоятельно может распорядиться". Подчеркнуто в подлиннике. Моя инфлуэнца продолжается, так что я начинаю подозревать, что у меня не инфлуэнца, а другое какое-нибудь свинство. Сердечный привет Лидии Николаевне и Сасику. Ваш А. Чехов. Оболонский женится. Я у него шафером.

741. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ 12 декабря 1889 г. Москва. XII, 12. Милый Алексой Николаевич, пишу Вам сии строки, сидя в редакции "Артиста". Оная редакция просит меня написать Вам, что во-1-х) Ваш перевод опоздал; уже набирается и печатается перевод Маттерна (матерный перевод), во-2-х) редакция, прежде чем послать Ваш перевод Абрамовой, хотела бы поскорее узнать от Вас: кому, собственно, она должна послать перевод? Абрамова

{03302}

театром уже не заведует; хозяйничает товарищество с Соловцовым, Чарским и Киселевским во главе... Прикажете послать товариществу? Я хвораю. Инфлуэнца, кашель, болят зубы. Сестра тоже больна. Хочу поехать к Вам и не могу выбрать дня. Если не вырвусь из Москвы раньше 18-го дек(абря), то приеду после Нового года. Ужасно я соскучился, и ужасно мне хочется повидаться. Буду у Вас непременно в день своего приезда; если не застану Вас дома, то поеду искать Вас по Петербургу. Поклон Вашим. Будьте здоровы. Если не приеду скоро, то напишу Вам большое письмо. Ваш А. Чехов.