Впрочем, игра нынче пошла такая, что и Зубков может остаться в дамках. Даже если этого сначала не планировали. Потому что – почему бы нет? Все возможно. Если, как заметил один остроумец, вы собрали всех на партию в шашки, а стали играть в расшибалочку. Помните в детстве сражения в Чапаева? Пуляешь шашечками по доске, до первого невылета, потом в тебя пуляют; красота! И никогда заранее не знаешь, кто вылетит, а кто останется. Тут действуют законы посильнее логики. Тут, братцы вы мои, судьба.

Собственно, иронизировать можно сколько угодно, однако это совершенно бесполезно. И не дает ответа на ключевой вопрос гражданского сознания: а я-то, собственно, тут при чем?

Если мы по-прежнему внутри демократического мира, пускай со всеми возможными отклонениями и суверенностями, то потенциальный избиратель не любит, чтоб ему дурили голову. Ему, избирателю, хочется, чтобы власть ощущала свою зависимость от мнения народного, давала отчет в происходящем, отчитывалась в замыслах, избегала роковых шагов и время от времени, в срок, оговоренный конституцией, выставляла себя на тендер. Купите, пожалуйста, милые соотечественники; я хороший товар, не прогнивший; еще сгожусь. Но чтобы рядом, в соседнем торговом ряду, стояла деятельная оппозиция, не показная, настоящая; подпрыгивала бы и кричала: нет, я! нет, я! я свежее. И не издевательским голосом Жириновского, не фальцетом, а как-нибудь солидно, без прикола.

Нельзя сказать, чтобы наша власть от мнения народного решительно открещивалась; нет, она это мнение ценит и делает все, чтобы оно совпадало с ее собственным мнением. Но в том и дело, что из двух равновеликих возможностей – постепенно развивать гражданскую активность, выводя страну из политического полусна, или всячески гасить любые проявления самостоятельности, искусственно поддерживая внутренний общественный застой, без оговорок выбрана вторая. Информационное поле окучено, прополото и сжато; административный ресурс отстроен и зажат в железные тиски; зачистка партий превратилась в хирургический процесс соскабливания остатков живой ткани; возможности малейшей альтернативы (позиция «против всех») закрыты, чтобы погасить остатки интереса к выборам у тех, кто не готов подчиняться правилам суверенной матрицы. И создан своеобразный площадной постмодернизм; постмодернизм для широких народных масс. Никакие смысловые знаки вообще не имеют значения; значение имеет только желудок. А реальная политика сведена до уровня рефлекса; нужно демонстрировать демократические навыки – продемонстрируем, проведем голосования; нужно предъявить стране и миру перемены – сменим правительство, предъявим сурового дядю Зубкова, напомним об андроповской харизме. Не для того, чтобы определить направление дальнейшего пути. А для того, чтобы совершить некие пассы, из которых не проистекает ничего.

Хорошо. Допустим, мы склоняемся к монархии. Где гражданин не выборщик, а подданный. Но в монархическом (точней, самодержавном) устройстве государственной жизни есть своя железная логика; нравится она кому-то или не нравится, но суеты и публичных обманок вроде фальш-правительства, зиц-председательства она не предполагает. Если во главе страны стоит самодержец, то кого и зачем он должен прикрывать? От кого таиться за ложными, обманными, декоративными приемами? На такой сомнительный шаг государя может толкнуть исключительно личная склонность к юродству; вот наш общенародный любимец Иван Васильевич Грозный – тот мог посадить на трон Симеона Бекбулатовича, политического предшественника т. Зубкова, писать ему слезные письма, именуя себя Ивашкой. Но не для того, чтобы прикрыть от бояр и народа настоящего преемника. А для того, чтобы… не знаю для чего. Историки теряются в догадках. Скажем, для того, чтобы скоморошески продемонстрировать свою абсолютную власть. Власть поставить над собой другую власть. Само по себе разумеется, что временную.

Но ведь то, что мы наблюдаем сейчас, – не юродство. Это смутный шлейф демократических процедур, обессмысленных монархической ситуацией. Это абсолютизм, лишенный абсолютности и вынужденный прибегать к театральным приемам ради поддержания реноме, которое никого в действительности не волнует. Кажется, можно ставить диагноз. Мы попали в политическое зазеркалье. Здесь не действуют никакие твердые правила. Здесь совершается безумное чаепитие. Вопрос к самим себе: что делать? Принимать как данность и ждать развязки? Или все же идти на предстоящие выборы и упрямо, рискуя проиграть, голосовать за тех, кто хотя бы по минимуму готов продолжать иную, демократическую традицию? (По мне такая партия одна, из трех букв, первая С, вторая П, а третья сами догадайтесь.) Есть мнение, что нужно переждать; его все чаще высказывают образованные люди. По-моему, оно ошибочно. Потому что в этом смысле нас посчитали; нам создали условия, в которых проще всего отказаться от выбора и добровольно самоустраниться. Наоборот, нужно идти в декабре к избирательным урнам и упрямо, стоически выражать свое политическое мнение. Не капризничая. Не ожидая слишком много от тех, кому доверяем свой голос. Но сохраняя себе право на будущее. Потому что настоящее себя окончательно исчерпало.

На неделе между 24 и 30 сентября. – Отставка Сердюкова отклонена. – В правительстве сменилось всего три министра. – Андрей Луговой заявил, что пойдет в парламент – вторым по спискам Жириновского; бывший второй, Митрофанов, подался в «Справедливую Россию».

Любой публицист обычно страдает скрытым параноидальным комплексом; он только тем и занимается, что всем стремится навязать свою точку зрения. Ходит за читателем, слушателем, зрителем, дергает его за фалды, крутит пуговицу, дышит в лицо: не-не, погоди, не отворачивайся, а знаешь ли ты, что…

Странно ловить себя на чувстве, что паранойя побеждена шизофренией. И твое сознание двоится. Вместо того чтобы мучить адресата навязчивой идеей, ты сидишь в уголке растерянно и думаешь: с одной стороны, с другой стороны… но ведь эти стороны не совмещаются? [12]

В начале нынешней недели мы узнали состав нового российского правительства. В очередной раз подивились умению власти наводить тень на плетень. Ругался-ругался т. Зубков на административную реформу, грозился-грозился перестроить структуру кабинета – и что же он перестроил? Еще один вице-премьер, два комитета и перераспределение финансовых полномочий между министерствами. Все это обычные технические донастройки, их запросто можно было произвести в рамках фрадковской недовертикали. При этом сами донастройки производят очень хорошее впечатление.

То, что Кудрин усилился, позволяет надеяться на то, что сезам не откроется депутатам. Ни перед выборами, ни во время оных, ни после. Кудрин денег не даст. И страну не раздует от мгновенной финансовой водянки. После которой столь же быстро наступает смерть.

Герман Греф, что называется, ушел по бизнесам; это тоже неплохо. При всем либеральном к нему уважении. Герман Оскарович давно устал от государевой службы; амбиции не позволили бы ему смириться с потерей контроля за инвестфондом в пользу министерства регионального развития. А Эльвира Набиуллина, во-первых, ничем не хуже – как талантливый администратор, масштабно мыслящий экономист. Во-вторых же, по-женски сдержана; больше не будет ежевесенних прошений о немедленной отставке; имперский размах министерства уступит место внятному управлению обозримым пределом.