— Если вы применяете слово «изнасилование», то вы знаете, что в этом виде преступлений я неповинен. Николаос навязала вам себя. Она ворвалась в ваше сознание, ma petite. И если бы вы не несли в себе две мои метки, она бы вас уничтожила.

Злость кипела во мне, поднимаясь из глубины, разливаясь по спине и рукам. Меня дико подмывало дать ему по морде.

— А из-за этих меток вы можете войти в мой разум и подчинить меня себе. Вы мне говорили, что они осложняют, а не упрощают ментальные игры. Вы и об этом тоже лгали?

— Это была великая необходимость, Анита. Если не остановить эту тварь, погибло бы много народу. И я черпал мощь всюду, где мог ее обрести.

— Из меня.

— Да, ведь вы — мой слуга-человек. Просто находясь рядом со мной, вы усиливаете мою мощь. Вы это знаете.

Это я знала, но не знала, что он может качать через меня силу, как через усилитель.

— Я знаю, что я теперь для вас вроде фамилиара для ведьмы.

— Если вы позволите мне поставить две последние метки, это станет намного больше. Это будет брак плотью, кровью и духом.

— Я замечаю, вы не упомянули душу.

Он шумно выдохнул с оттенком рычания.

— Вы невыносимы!

Он явно рассердился. Отлично.

— Никогда больше не вламывайтесь в мое сознание.

— А то что? — Эти слова были вызовом, злобным и смущенным.

Я стояла на коленях рядом с ним, почти дыша ему в лицо. Чтобы не заорать, мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов. И сказала я спокойно, тихо и зло:

— Если вы еще раз тронете меня подобным образом, я вас убью.

— Вы попытаетесь.

Его лицо было почти прижато к моему. Будто если он вдохнет, меня к нему притянет и наши губы соприкоснутся. Я помнила, какие у него мягкие губы. Какое это чувство — быть прижатой к его груди. Шероховатость его крестообразного ожога у меня под пальцами. Я отшатнулась, почти теряя сознание.

Тогда это был всего лишь поцелуй, но память о нем горела во всем моем теле — как в самом плохом дамском романе, который только был написан.

— Оставьте меня в покое! — прошипела я ему в лицо, сжимая руки в кулаки. — Будьте вы прокляты!

Открылась дверь кабинета, и высунулась голова полицейского в форме.

— Проблемы?

Мы повернулись и уставились на него. Я открыла было рот сказать, что именно здесь происходит, но Жан-Клод меня опередил:

— Нет, офицер, все в порядке.

Это была ложь, но что здесь было бы правдой? Что у меня две вампирские метки и что я теряю душу кусок за куском? Совсем не та информация, которую я хотела бы сделать всеобщим достоянием. Полиция косится на тех, кто слишком тесно связан с монстрами.

Офицер глядел на нас и ждал. Я покачала головой.

— Ничего особенного, офицер. Просто уже поздно. Вы не спросите сержанта Сторра, могу ли я уехать домой?

— Как фамилия?

— Блейк, Анита Блейк.

— А, любимчик-аниматор Сторра?

Я вздохнула.

— Да, та самая Анита Блейк.

— Спрошу. — Полицейский еще минуту смотрел на нас троих. — У вас есть что к этому добавить?

Он обращался к Ричарду.

— Нет.

Полицейский кивнул:

— О’кей. Но пусть то, что здесь не происходит, далее не происходит при пониженной громкости.

— Разумеется. Всегда рад сотрудничать с полицией, — ответил Жан-Клод.

Офицер еще раз кивнул и скрылся в кабинете. Мы остались стоять на коленях в коридоре. Оборотень все так же спал на полу. Тихий звук его дыхания не столько нарушал тишину, сколько ее подчеркивал. Ричард сидел неподвижно, не сводя темных глаз с Жан-Клода. Вдруг до меня очень явственно дошло, что нас разделяют с Жан-Клодом всего несколько дюймов. Я кожей чувствовала тепло его тела. Его глаза скользнули по мне вниз. Я была по-прежнему одета только в лифчик под расстегнутым жакетом.

По груди и рукам у меня побежали мурашки. Соски затвердели, как будто он их касался. И мышцы свело судорогой от жажды, которая ничего общего не имела с жаждой крови.

— Прекратите!

— Я ничего не делаю, ma petite. По вашей коже прокатывается ваше желание, не мое.

Я тяжело сглотнула и заставила себя отвернуться. Ладно, я его хочу. Прекрасно, чудесно, но это ничего не значит. Вот так.

Я отодвинулась от него, привалилась к стене и сказала, не глядя в его сторону: