И тотчас повели меня, захватив некоего Симона Киринеянина, шедшего с поля, и возложили на него крест, чтобы нес за мной. И многие били меня палками и камнями, и смеялись, становившись на колени передо мною и кланяясь мне.

Вел меня полк римских воинов, и шло за мной великое множество народа и женщин, которые, не убоявшись священников, плакали и рыдали обо мне. Я же, скорбя о судьбе своей, ибо не хотел смерти, обратившись к ним, сказал:

– Дочери Иерусалимские! Не плачьте обо мне, но плачьте о себе и о детях ваших. Ибо приходят дни, в которые скажут: "Блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие". Приходят дни, когда скажут: "Блаженны те, кто слеп и не может слова истинного родить и сказать". И если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет? Знайте, не меня сегодня распинают, но истину и отца своего в сердце своем.

Вели же со мной на смерть еще двух злодеев. И привели меня на лобное место, сняли с меня багряницу и раздели догола, и дали пить вино со смирною, которое уменьшало страдания распятого на кресте, и от которого смерть приходила легче. Я же, не желая смягчать свой дух перед кончиной, отказался. Пока же длились приготовления, солдаты, как принято, поделили вещи мои, и бросили жребий на дорогой хитон, тканый сверху донизу.

И был третий час, поставили на кресте над головою моей надпись, написанную словами греческими, римскими и еврейскими и означавшую вину мою: "Сей есть Иисус Назарей, Царь Иудейский". Первосвященники же сказали раньше Пилату:

– Не пиши "Царь Иудейский", но пиши, что "Он говорил: я Царь Иудейский".

Пилат, же, разумея угрозу, которая придет с моим распятием, отвечал:

– Что я написал, то написал.

Эту надпись читали многие из иудеев, потому что место, где надлежало меня распять, было недалеко от города.

И подняли меня на крест, прибив гвоздями руки и ноги мои к древу. Со мною рядом подняли двоих разбойников на имя Дижман и Геста.

И смеялся надо мною народ приходивший, кивая своими головами и говоря:

– Э! Разрушающий храм, и в три дня созидающий! Спаси себя самого и сойди с креста.

И стояли рядом с людьми и первосвященники с книжниками, и, насмехаясь, говорили друг другу:

– Других спасал, а себя не может спасти. Христос, Царь Израилев, пусть сойдет теперь с креста, чтобы мы видели, и уверуем. Уповал на бога, пусть теперь избавит его, если он угоден богу. Ибо он сказал: "Я божий сын".

И, негодуя на меня, решили они не перебивать мне голени, дабы умер я в страшных муках на кресте. Я переносил страшные мучения, ибо солнце пекло нещадно, и кровоточили раны мои, и растянулись мышцы и суставы мои, и сознание мое меркло.

Один из повешенных рядом злодеев, Геста, испив вина со смирной, злословил меня и говорил мне:

– Если ты Христос, спаси себя и нас.

Другой же, Дижман, напротив, унимал его и говорил:

– Или ты не боишься бога, когда и сам осужден на то же? Мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а он ничего худого не сделал.

И сказал он мне:

– Помяни меня, Учитель, когда придешь в царствие твое!

Не мог я объяснить ему уже, что царствие духовное принадлежит живущим, но не умершим, у которых дух отнялся, но сказал ему:

– Истинно говорю тебе, уразумевши все, ныне же будешь в раю.

Я чувствовал приближение смерти. В шестом же часу сознание мое оставило меня. В девятом часу сознание на краткий миг вернулось ко мне, и с креста я увидел стоявших людей, а меж них были тут и женщины, которые смотрели издали – моя мать и сестра ее Мария Клеопова, Мария Магдалина моя, и Мария, мать Иакова меньшего и Иосии, и Саломия, которые следовали со мной от самой Галилеи и были со мной во всех горестях и испытаниях. Силы душевные оставляли меня. Увидев ученика моего, Иоанна, которого любил, я сказал матери:

– Вот сын твой.

Потом сказал ученику:

– Се, матерь твоя!

И увидев их, я увидел и свой конец бесславный. Я повергся в отчаяние, и сила духа моего оставила меня. Я закричал:

– Отец мой, отец мой! Для чего ты меня оставил?

Некоторые, из стоявших там, слыша это, говорили: "Илию зовет он". Один человек, желая продлить мои страдания, и не давая умереть, наполнил губку уксусом и, наложив на трость, давал мне пить, говоря:

– Постойте, посмотрим, придет ли Илия снять его.

Я же почувствовал, как дух отделяется от тела и приходит смертный мой час. И перед концом я воспрянул снова, ибо понял, что так тому и быть. Я знал, что очень скоро после смерти своей воскресну в духе учеников моих, и понесут они мое тело – слово истины, и мою кровь – душу истины – всем народам. И не напрасной будет моя смерть, но послужит она на благое дело свободы духа человеческого.

И тут завеса в храме моего духа разорвалась сверху донизу и я закричал. Я увидел отца в духе, который правил мною – своим творением – и добровольно отдал меня на крест.