Шрифт:
— А когда мне будет сорок лет, ты что, сорок шоколадок купишь? — изумилась я.
— Естественно, — папа поднял брови. — При условии, что это будет тебе нужно.
Конечно, никто не мог знать, что через пятнадцать лет папы не станет.
Ну а тогда, в день моего восьмилетия, папа позвал своих взрослых гостей и мы пили чай с черничным пирогом, который испек дедушка, специально прибывший из Риги. Дед приезжал только на ответственные мероприятия. Последний раз был в связи с разводом моих родителей, пытался мирить.
С появлением дедушки папа несказанно расслабился и, помнится, спел такую песню:
По аллеям центрального парка с пионером гуляла вдова. Пожалела вдова пионера и вдова пионеру дала. Как же так, объясните на милость? Отчего, расскажите вы мне? Оттого, что сейчас каждый молод в нашей чудной прекрасной стране!Дед рассердился, энергичным шепотом выговаривал:
— Сынок, твою мать, ну не при ребенке же! Ну что ж у девочки такой блядовитый отец! — И, обняв меня за плечи, ласково: — Вот дедушка сейчас тебе варенья вишневого положит…
— Пап, я умру? — спрашивала я, пока розетка наполнялась тягучей рубиновой патокой.
Дед сгонял брови к переносице:
— Вот до чего твои песни ребенка доводят! Вдова, вдова…
— Умру или нет?
— Нет.
— А если все-таки?.. Мертвым сны снятся?
— Обязательно! — отвечал папа.
Со стороны я производила впечатление положительного ребенка. Утром мама собирала меня в школу, поправляла крылышки на фартуке и приговаривала:
— Сразу видно, ребенок ухоженный.
Я подставляла маме щеку, тремя минутами раньше проверив — а на месте ли мои чудесные рассказы, и садилась в лифт.
Отец жил в нашем доме, только в другом подъезде. Каждое утро, когда я проходила мимо его окон, он в трусах и в майке выходил на балкон и кричал, чтобы я срочно, немедленно зашла к нему позавтракать. Я поднималась на шестой этаж, усаживалась за стол, на котором стояла глубокая тарелка с вареной курицей.
Слова о том, что я только что из-за стола, на отца не действовали:
— Я этого не видел.
— Я опоздаю, — ныла я.
— Если у твоей учительницы будут вопросы, пусть она позвонит мне.
Не было той силы, которая заставила бы моего папу пропустить хотя бы денек. Пока я ела, он засовывал мне в ранец шоколад и воблу, зная, что я люблю это больше всего. Шоколадом я делилась с одноклассниками, а воблой с мамой. Мама находила в этом много смешного и следила, чтобы я смеялась тоже.
Папа в долгу не оставался. Но если мама действовала методами относительно деликатными, то папа был более прямолинеен и шел напролом.
Однажды я спросила его:
— Почему к маме приезжает Вадим Игоревич? Они дружат?
— Вместе работают, понравились друг другу и хотят чаще видеться. Я так думаю.
— Он хороший?
— Вадька-то? Плебей обыкновенный. А оператор неплохой.
Оператор снимает кино. Чем занимается плебей? Вероятно, чем-то поганым, судя по выражению папиного лица…
В каждое ухо один из родителей вливал мне гадости про другого. Это было мощное стереозвучание произведения под названием «Развод»:
— Твой отец…
— Твоя мать…
У папы с мамой наблюдалась замечательная слаженность, достичь которой удается далеко не каждому дуэту. Наверное, так всегда бывает, когда рушится любовь, на которую человек поставил слишком много. Любовь уходит, а слаженность остается.
Мои попытки защитить маму от папы, а папу от мамы успеха не имели:
— Тебя никто не спрашивает! — порознь кричали они.
Я считала себя предателем. Каждый родитель любил во мне повторение себя, а «чужие» гены подвергал жесточайшему уничтожению. Внутри меня творилась капитальная разруха. Но — видимо, уже тогда сказывалась сущность скорпиона — я чувствовала, что разрушение — это лишь повод для создания чего-то нового.
Развод родителей — это такое дело, благодаря которому понимаешь, что солнце светит в любом случае. Занятий в школе никто не отменял, одноклассники звонили и звали гулять. Мой дружище в очередной раз спер пятерку и мы накупили в «Детском мире» хлопушек.
Хлопали долго и с удовольствием. В волосах запутались разноцветные конфетти, а в ушах повис звон. И все бы ничего, но в то время я, как настоящий положительный ребенок, играла на флейте, и возникли реальные трудности с разучиванием домашнего задания. Помнится, это был «Смелый наездник» Шумана. Я чувствовала, что звук идет, соблюдала длительности, но — себя не слышала. От страха прогнала пьесу бессчетное количество раз и, сложив весь инвентарь в блестящую черную папку, отправилась в музыкальную школу.