Профессор от избытка чувств обогнул стол и подошёл к бывшему церковному певчему. Тот вскочил со стула, но Хаусхофер удержал его от объяснений мановением руки. Может быть, арестант не мог подробно рассказать об античном происхождении свастики, а может, профессору просто было удобней гулять меж учеников, читая лекцию, поэтому Гесс посчитал нужным тоже подняться со стула.

— Так вот, Адольф…

— Шикльгрубер, — отвесил тот армейский поклон.

— Хм, да, — профессор задумчиво почесал себя за ухом. — В общем-то, ничего, сойти может, но не мешало бы какое-то звучное прозвище, то есть псевдоним, а то от вашей фамилии, простите, очень уж шекелями попахивает.

— Есть у него другая фамилия, — вмешался Рудольф Гесс. — Ещё со времён войны его зовут Гитлером.

— Гитлер… Гитлер… Вот это уже получше! — одобрил Хаусхофер. — Откуда такая фамилия?

— Я долго был художником, господин профессор, — объяснил Адольф. — И благозвучная фамилия возникла при помощи моих друзей, тоже обитателей современной богемы, тем более что один из моих родственников носил эту фамилию. Так что ничего не придумано.

— Фамилия действительно неплоха, — опять подал голос Рудольф. — Между прочим, шеф, ваш новый знакомый хоть и арестант, но художник всё-таки неплохой. Рекомендую.

— Вот как? — удивился профессор. — От хорошего никогда нельзя отказываться. Я дам указание, чтобы все ваши документы переписали на эту фамилию. Вы не против, молодой человек?

— Никак нет! — снова по-армейски поклонился Адольф, только каблуками почему-то не щёлкнул.

— И ещё, — добавил Гесс. — В нашей партии, я думаю, ему для общей значимости подойдёт звание фюрер, то есть вождь!

— Вот и хорошо, — удовлетворённо кивнул профессор. — Дело в том, что у нас сейчас создаётся общество паранормальных явлений «Аненэрбе», и одним из ведущих директоров там будет приехавший со мной Герман Фирт. Он сейчас за дверью дожидается. Так вот. Нам нужна обязательная поездка в Лхасу, ибо только в Шамбале хранятся ключи от власти, к которым подбираются многие. И ещё один прыжок для овладения миром — это российский город Аркаим. О нём знают пока немногие. Экспедицию в Шамбалу возглавит Фирт [11] . Он ещё об этом не знает, но когда откушает власти, то никто и ничто его больше не остановит.

— А мы? Мы должны сопровождать будущего директора «Аненэрбе» в скитаниях по Тибету? — поинтересовался Гесс. — Как кураторы его дел, которые в случае невыполнения…

— О, нет. Далеко нет, — улыбнулся профессор. — Вам, мой юный друг, вместе с господином Гитлером предстоит прослушать несколько моих лекций. Пока Закон против вас, но ничто не потеряно. Напротив, время не должно пропадать впустую. То мистическое знание, с которым вам придётся близко познакомиться, те мистерии, которые необходимо будет пройти для приобщения к избранным, всё это пригодится и будет необходимо на каждом шагу в будущем, потому что поможет решать самые сложные вопросы.

— Мы тоже будем сотрудниками «Аненэрбе»? — видимо, Рудольфу необходимо было выяснить, какую роль ему предстоит играть в будущем и стоит ли соглашаться с предложением шефа.

— Запомните, молодые люди, кем бы вы ни стали в дальнейшем, должны ясно понимать, что существует всё, что названо. Заключив в себе мир, человек становится творцом универсума. Это заповеди Вотана [12] , и, придерживаясь их, личность сможет придерживать мир, где нужно и сколько нужно. Запомните, что вы — отнюдь не удовольствие для кого-то другого или же для самого себя; вы — не деньги, правящие этим миром; вы — центр поющего и танцующего вокруг мира. Это понятно?

— Конечно, — согласились молодые люди, а Гитлер ещё и добавил: — Со времён Калигулы в мире жива фраза: «Vulgus vult decipi» [13] .

— «Ergo decipiatur» [14] , — хором подхватили профессор и его ассистент.

— Мы разработаем интереснейшую тему, господа, — продолжал Гитлер. — Идеал всеобщего образования давно устарел. Только когда знание снова приобретёт характер тайного учения и перестанет быть общедоступным, оно вновь получит ту функцию, которую должно нести, то есть станет средством господства над людьми и природой. Таким образом, мы вновь приходим к необходимости воссоздать кровную европейскую аристократию [15] .

Пока сокамерник Гесса произносил эту короткую речь, глаза его блестели, артикуляция губ стала жёсткой, и нелишним оказались короткие взмахи руками. Что и говорить, речь получилась небольшая, но внушительная. Сейчас большой речи и не требовалось, потому что Хаусхофер выразил своё восхищение аплодисментами, подхваченными и Рудольфом Гессом.

— Вы, молодой человек, — торжественно произнёс профессор, — подтвердили мою уверенность в вас как в исполнителе и носителе наших идей. А ведь на это способен далеко не каждый. Я рад, что интуиция снова не подвела меня. И это хороший знак!

Рудольф Вернер Рихард Гесс, девяностолетний худощавый старик, рейхсминистр без портфеля, сидел в оригинальном деревянном кресле, стоявшем посреди небольшой комнаты, окна из которой выходили на сколоченную из толстых досок веранду. В нескольких десятках метров от здания на обрывистом берегу острова был виден причал и подруливавший к нему катер пограничников. Но вовсе не туда смотрел сейчас хозяин комнаты. Он в который раз перечитывал висевший на стене догмат: «Заключённый обязуется повиноваться всем приказам надзирателя без колебания, даже если он считает их глупыми. Он должен встать при входе офицера в камеру и снять шапку. Раз в два месяца он имеет право на пятнадцатиминутную встречу с родственниками. За нарушение режима положены наказания: круглосуточный яркий свет в камере либо полное отключение света на несколько суток, лишение прогулок и одежды, надевание наручников, замена постели на более жёсткую, в качестве питания — хлеб и вода».