Кабина затряслась. То есть это мягко сказано: у меня возникло ощущение, что я холодец, который сунули внутрь вибростенда, того, на котором испытывают крепость всяких устройств и приборов. Зубы лязгнули, кресло под задом задергалось так, что я чуть не вывалился. Немилосердный грохот наполнил вертолет, вонзаясь в уши, продавливая барабанные перепонки. Из-под прозрачного лобового колпака наискось протянулся дрожащий мерцающий след. Будто марево, какое в жаркий день поднимается над железными крышами, но только сейчас оно приняло вид широкого стержня из струящегося воздуха.

Стержень уперся в землю метрах в десяти перед нами. Я потянул джойстик на себя, и он поднялся, вытягиваясь.

Сбоку в поле зрения появился Никита, потом перед лицом мелькнула рука, и он нахлобучил мне на голову наушники. Тут же грохот, который грозил взболтать мои мозги, как коктейль, стих до хорошо слышимого, но уже не мучительного, не оглушающего стука.

Напарник вновь исчез, но я уже позабыл про него, налегая на джойстик. Машины впереди резко повернули в разные стороны, мгновение я колебался, а потом наклонил джойстик вправо, ведя стволом к той, что успела дальше отъехать от рощи.

К стуку пулемета добавился новый звук — приглушенный рокот. Я обернулся. Ухватившись одной рукой за руль высоты, Никита показывал мне большой палец: двигатель включился, винт над нами раскручивался. Я вновь посмотрел за колпак — и увидел, что попал.

Полоса струящегося воздуха уперлась в крытый грузовичок. Тот как раз находился боком к нам, поворачивая, чтобы нырнуть обратно в рощу вслед за вторым, который уже исчез между деревьев. Кабина и стекла в ней наверняка были бронированы, кузов покрыт квадратными железными листами, но это не помогло.

Сквозь рокот и стук донесся визг пуль. Грузовик качнулся, будто сбоку в него вмазали тараном. Боковое стекло не разлетелось осколками, не взорвалось — оно просто исчезло, мгновенно пропало из виду, и тут же исчезла голова сидящего за ним водителя, хоть она именно взорвалась: я увидел темно-красную вспышку.

Турель с пулеметным стволом была слишком громоздкой, без электронного наведения толком прицелиться я не мог, но попытался сначала направить огонь чуть ниже, а после — обратно вдоль корпуса машины. Дверца, корежась, как в замедленной съемке, начала проламываться внутрь кабины, покрываясь вмятинами, будто снаружи кто-то невидимый приставил к ней метровое зубило и принялся со всей силы колотить тяжелым молотком, сдвигая инструмент из стороны в сторону. Через мгновение дверца провалилась, вся изломанная, смявшись, как бумажный лист: пули вбили ее внутрь кабины, забрызганной кровью и мозгами. Очередь опустилась, превратив кресло водителя в скелет из пружин и проволоки, на котором висели лохмотья того, чем стало человеческое тело, а после взломала приборную доску и руль, разбросала их пластиковыми осколками. Затем очередь прочертила кузов, наполняя его рваным металлом, скрежетом и воплями людей. И еще через секунду грузовик, почти развернувшись к нам задом, врезался в дерево и встал. Я не отпускал кнопку. Пули пробили кору, переломили, 1 будто спичку, ствол молодой осины и пошли гулять по всей роще, содрогая деревья, срывая ветви и сучья, вздымая облака листьев, щепок и обломков. Уже через несколько мгновений роща с виду стала как-то меньше, словно лохматый спаниель, которого бросили в воду, а когда он выбрался, стал напоминать тощую облезлую крысу.

Мой большой палец будто свело судорогой. Жажда разрушения, первобытная страсть убивать овладела мной, наполняя голову обрывками кровожадных мыслей: с таким оружием смогу перебить всех… перекрошить… превратить в фарш всех военных и бюреров на склоне, псов и всю Долину…

Вертолет оторвался от земли, картина за колпаком качнулась, ушла вниз, мелькнули почти лишенные листвы кроны деревьев, и это отрезвило меня — я распрямил большой палец, позволив красной кнопке вернуться в прежнее положение.

— Летим, Андрюха! — раздался в наушниках голос напарника. — Слышишь? То есть видишь? Вышло у меня!

— Не вопи, — попросил я, наклоняясь вбок и облизывая пересохшие губы. Рука, которой я сжимал джойстик, еще дрожала, в висках стучали свинцовые молоточки. Сквозь пролом на месте дверцы задувал сильный ветер. Земля удалялась, роща осталась позади, хотя летели мы еще совсем низко.

— Как вообще можно было додуматься на такую вертушку пулемет цеплять? — продолжал напарник. — Это ж сдуреть можно, ты видишь, как мотает? Еще б чуток тяжелее — и она либо вообще не взлетела бы, либо перевернулась бы сразу лбом в землю. Кулибины, блин! Умельцы народные!

— Сколько у нас топлива? — спросил я, и Пригоршня нахмурился, разглядывая панель.

— Черт его знает. Ну то есть вот, оно показывает, что треть примерно, но на сколько этого хватит…

— Долину вдоль склонов мы сможем облететь или нет? Он пожал плечами.

— Не знаю, Химик.

— Ладно, тогда давай мимо того водопада, — решил я. — Посмотрим заодно, что там за завод, на котором ооновцы живут. А потом сразу вверх. Может эта штука вертикально подниматься?

— Не знаю я, — повторил он. — Неважно, все равно вверх полетим, хоть вертикально, хоть зигзагами.

— Ну тогда давай выше, напарник.

— Ага.

Он что-то повернул, и вертолет начал взлетать в желтое небо Долины.

Водопад оказался небольшим, вода лилась в голубое озерцо из дыры примерно в двадцати метрах над землей. Над отверстием полукругом шел естественный навес, засыпанный землей каменный козырек шириной метра три. На нем росли кусты, несколько деревцев и стояла большая железная будка с плоской крышей, вплотную примыкающая к склону.